почтеннаго архонта, который и самъ, впрочемъ, былъ челов?къ набожный и добрый.
Меня старецъ самъ иногда будилъ рано и полусоннаго велъ съ собой въ церковь, напоминалъ — какого святого сегодня, заставлялъ п?ть и читать, чтобы не отставать отъ церковной діаконіи, а по большимъ праздникамъ и по воскреснымъ днямъ я всегда п?лъ и читалъ Апостола, какъ и дома въ Загорахъ.
Могъ ли такой старецъ благосклонно относиться къ моей новой дружб? съ молодымъ сорви-головой корфіотомъ и съ турченкомъ, который, какъ вс? почти турчата, у насъ считался н?сколько развращеннымъ?
Посл? того какъ Аристидъ и Джемиль пос?тили меня раза два, отецъ Арсеній спросилъ у меня: «Часто ты бываешь у этого
Я солгалъ и сказалъ, что р?дко. Мн? было такъ весело съ Аристидомъ! «Какъ знаешь, сказалъ священникъ, только я скажу теб?, берегись ты такихъ молодцовъ». Больше онъ на первый разъ ничего не сказалъ; а я посп?шилъ только предупредить моихъ друзей, чтобъ они на нашъ дворъ не ходили за мною часто и что я и самъ ихъ найду, гд? нужно. И стали мы почти неразлучною троицей: то у Аристида, то у Джемиля въ дом?, то за городомъ, то у дальнихъ кофеенъ на лужайкахъ, и все см?хъ громкій, веселыя п?сни, разсказы непристойные, пересуды и насм?шки надъ старшими… Я заботился только объ одномъ, чтобы не слишкомъ опаздывать вечеромъ; тогда бы отецъ Арсеній зам?тилъ, что я уже слишкомъ много гд?-то гулялъ, и узналъ бы истину.
Аристидъ не разъ уговаривалъ меня сходить съ нимъ вм?ст? въ
— Куда хочешь: хочешь къ Анн?, хочешь къ Вьен?, хочешь къ Ниц?; хочешь, наконецъ, къ черной арабк? Бессире? Я ихъ вс?хъ знаю. Арабка — это любопытн?е; у Анны волосы очень густые и длинные; Вьена лучше вс?хъ см?яться и шутить ум?етъ; а Ница первая по красот? и такая благородная, какъ самая важная мадама. Въ шелковомъ черномъ плать?, и родинка на щек?, и даже братъ у нея родной офицеромъ въ Эллад? служитъ. Ее паши любили. Куда хочешь?
Я вздыхалъ и говорилъ, что мн? страшно и гр?хъ.
Онъ называлъ меня дуракомъ и опять немного погодя предлагалъ то же.
— В?дь не въ монахи же ты готовишься.
— Гр?хъ! — отв?чалъ я ему.
И было мн? очень жалко чистоты моей.
Однако я р?шился, наконецъ, и пошелъ съ нимъ. Онъ повелъ меня къ Вьен?, которую онъ больше другихъ любилъ за веселый нравъ.
Былъ тогда темный вечеръ; в?теръ дулъ сильный: листья въ садахъ шум?ли, мн? казалось, какъ-то сильн?е и страшн?е обыкновеннаго. Аристидъ несъ фонарь; я шелъ за нимъ, и сердце мое кр?пко билось. Наконецъ привелъ онъ меня въ узкій и темный переулокъ по глубокой грязи и остановился у маленькой калитки въ большой и длинной ст?н?.
Онъ хот?лъ уже постучаться, но я остановилъ его и сказалъ ему:
— Аристидъ, душа моя, Аристидъ!.. Подожди!.. Скажи мн?, именемъ Бога тебя умоляю, что? мы тамъ будемъ д?лать? Умоляю тебя!..
— Не бойся! не бойся, глупый, — отв?чалъ Аристидъ, — ничего мы не будемъ худого д?лать. Сядемъ, поклонимся старух? тетк? и Вьен? самой. Он? скажутъ: «Добраго вечера… Какъ ваше здоровье?» А мы скажемъ: «Благодарю васъ, какъ ваше?» Он? опять: «Благодарю васъ…» Потомъ варенья хорошаго и кофе намъ подадутъ, вина и сигарки… Мы поговоримъ благородно и в?жливо и уйдемъ.
Если бъ не упомянулъ о вин?, я бы можетъ быть пошелъ см?л?е; но мысль о вин? напугала меня еще больше. Я подумалъ, что могу напиться пьянъ, и тогда, кто знаетъ, на что? я р?шусь!.. Я вспомнилъ въ этотъ мигъ кроткія очи матери, возд?тыя къ небу съ мольбою, отца больного и трудящагося на дальнемъ Дуна? въ борьб? со злыми людьми; веселый, правда, но опытный, испытующій взглядъ отца Арсенія и густыя брови Несториди, который такъ сердечно ненавид?лъ всякій развратъ… Ночь была такъ темна… Листья подъ страшною ст?ной такъ страшно шум?ли…
— Н?тъ! — сказалъ я, — н?тъ, Аристидъ, пусти меня… Я стыжусь…
Аристидъ началъ стучаться.
— Постой, Аристидъ, — говорилъ я, — постой…
— Зач?мъ?
— Говорятъ теб?, я стыжусь… Боже мой! Боже!.. Стыжусь я; море? Аристидъ мой, стыжусь…
Аристидъ оттолкнулъ меня отъ замка и началъ опять стучаться. Но въ эту минуту я вырвалъ изъ другой руки его фонарь (онъ былъ мой, а не его) и уб?жалъ домой по камнямъ и грязи, пресл?дуемый его проклятіями и бранью.
Я дня три посл? этого былъ печаленъ, вздыхалъ, молился, твердилъ слова псалма: «Окропиши мя иссопомъ, и очищуся; омыеши мя, и паче сн?га уб?люся»; уроки даже, которые я всегда вытверживалъ такъ прилежно, и т? не давались мн?.
Мн? казалось, что и отецъ Арсеній, и старушка парамана его, учителя вс? и на улиц? вс? встр?чные на лиц? моемъ видятъ душу мою и говорятъ себ?: «Вотъ онъ, этотъ распутный мальчишка Одиссей, который вчера былъ у блудной Вьены… не подходите къ нему и не пускайте его къ себ? въ домъ!»
Однако я напрасно тревожился. Никто не говорилъ мн? о Вьен?, никто даже и не зам?тилъ моего волненія и моей тоски. Отецъ Арсеній не наблюдалъ меня внимательно; у него были иныя заботы. Ему нужно было что-нибудь бол?е ясное, чтобы привлечь все его вниманіе на состояніе моей нравственности. Это ясное не замедлило случиться.
Черезъ м?сяцъ посл? моего ночного б?гства отъ дверей Вьены я встр?тилъ на улиц? Джемиля. Я давно у него не былъ, и онъ сталъ звать меня къ себ?.
У него была привычка довольно мило ласкаться и ломаться, когда онъ кого-нибудь изъ сверстниковъ о чемънибудь просилъ, и расположеніе его ко мн? было, кажется, искреннее.
— Пойдемъ ко мн?, — говорилъ онъ ласкаясь, — я теб? скажу, все у меня есть… Все! все! Табакъ есть, конфеты естъ, варенье изъ вишенъ есть… кофе есть… раки? есть. Аристидъ придетъ.
Я зашелъ; пришелъ скоро Аристидъ и началъ угощать меня раки?, см?шанною съ водой, и предлагалъ закусывать сладостями, и самъ пилъ, приговаривая: «Я все думаю о томъ, когда ты челов?комъ будешь!» Я вьпилъ три стаканчика, мн? понравилось; я выпилъ шесть, выпилъ еще и не совс?мъ пьяный, а не такой, какъ всегда, пошелъ домой.
Дорогой со мной поравнялся старый кавассъ Ставри, поздоровался и спросилъ объ отц? моемъ. Я, будучи уже какъ бы вн? себя, началъ говорить съ нимъ на улиц? пространно и громко, разсуждая о д?лахъ, какъ большой и опытный мужъ.
— Да, Ставри ага мой! — сказалъ я важно и небрежно, — да, эффенди мой, въ варварской въ этой стран? жить трудно хорошему челов?ку. Отецъ мой, конечно, какъ ты знаешь, челов?къ хорошаго общества и состояніе им?етъ значительное по нашему м?сту, и въ дружб? величайшей состоитъ съ такими важными лицами, какъ господинъ Благовъ и господинъ Бак?евъ и эллинскій консулъ… Съ докторомъ Коэвино въ родств? и въ древн?йшей пріязни…
— Ну, Коэвино что?! — сказалъ Ставри, — Коэвино дуракъ! Онъ никакихъ порядковъ не хочетъ знать…
Съ этими словами кавассъ хот?лъ проститься и уйти отъ меня, но я удержалъ его за руку и началъ такъ громко ув?щевать его, чтобъ онъ взялъ въ расчетъ общественное положеніе отца, безпорядки турецкой администраціи и мои собственныя усилія на поприщ? науки для будущаго благоденствія нашей семьи, — ув?щевалъ его такъ шумно и многозначительно, что прохожіе не разъ оглядывались на насъ и самъ Ставри, понявъ, въ чемъ д?ло, порывался уйти. Много разъ останавливалъ я его почти насильно, ув?ряя, что «хотя этотъ св?тъ и суетный, однако трудиться необходимо» и что «несомн?нно за гр?хи нашихъ праотцевь великое эллинское племя находится въ томъ жалкомъ положеніи, въ которомъ мы его видимъ теперь…»
— Богъ, все это Богъ! — восклицалъ я, указывая на небо.
— Оставь ты, дитя, теперь имя Божіе, — сказалъ мн? наконецъ старый кавассъ. — Поди отдохни. Ты выпилъ, я вижу…
Меня это зам?чаніе нисколько не смутило. Мы были уже у воротъ св. Марины; я опять на минуту
