Одиссей Полихроніадесъ

Кругомъ палача и его жертвы стоялъ отрядъ солдатъ; ружья ихъ были заряжены, и они безпрестанно отстраняли толпу прикладами; два офицера съ обнаженными саблями стояли молча и угрюмо и только изр?дка взглядывали сурово туда и сюда.

Виновный Саидъ стоялъ посредин? и горько плакалъ. Ему было не бол?е восемнадцати л?тъ… На немъ были опрятныя новыя шальвары, и его пестрая ваточная курточка на ше? и плечахъ была открыта и отвернута.

Палачомъ взялся быть за небольшую плату одинъ оборванный цыганъ-водовозъ, который на осл? развозилъ по домамъ ключевую воду. Онъ былъ очень грязенъ, черенъ и оборванъ. На лиц? его было написано безпокойство и печаль (онъ въ первый разъ въ жизни поднималъ ножъ на челов?ка); за старымъ поясомъ его былъ заткнутъ большой и дорогой ятаганъ, который онъ досталъ гд?-то, говорятъ, нарочно по этому случаю, и еще другой ножъ поменьше.

Въ кругу же, около офицеровъ, стояли и родные убитаго: отецъ, пожилой турокъ-лавочникъ, въ полосатомъ халат? и феск?, полный, румяный и с?дой, и дв? турчанки, — одна была жена его, а другая сестра — тетка убитому юнош?.

Отецъ былъ спокоенъ и печаленъ; об? женщины кричали…

Но могу ли я изобразить теб? в?рно, какъ это все вдругъ мн? представилось… Все предстало вдругъ: и палачъ оборванный и встревоженный, и отецъ задумчивый, и эти женщины, которыя кричали и махали руками въ страшномъ изступленіи… Только и слышно было: «Проклятый! проклятый!.. Н?тъ! н?тъ!.. Нельзя… Крови хочу… крови!..» Такъ кричали эти дв? фуріи; длинные тонкіе носы ихъ выставлялись черезъ покрывало, которое не м?шало вид?ть ни худобы ихъ, ни глазъ, сверкающихъ огнемъ изступленной злобы. «Крови! крови!» твердили он? себ?. Тетка казалась еще изступленн?е матери. Она начинала крикъ, а мать вторила ей.

Офицеръ сказалъ имъ: «Постойте! дайте сказать слово челов?ку!» Изъ толпы впустили въ кругъ дядю убійцы. (Отецъ его забол?лъ отъ горя, и братъ пришелъ на м?сто казни, чтобъ еще разъ попытать счастья воспользоваться льготой выкупа денежнаго, которую разр?шалъ убійц? законъ.)

Онъ былъ од?тъ въ сюртукъ и феску, худощавъ и не старъ еще. Лицо его было желтое отъ ужаса и горя… И руки и ноги его дрожали… Войдя въ кругъ, онъ посп?шно кинулся къ купцу, схватилъ полу его платья и воскликнулъ по-гречески:

— Эффенди! эффенди! Господинъ мой! Во имя Бога великаго… Согласитесь уступить… Ты отецъ и братъ мой тоже отецъ… Посмотри на него, онъ дитя… Двадцать тысячъ піастровъ!.. Двадцать тысячъ піастровъ, все, что? у насъ есть… возьми!..

Мальчикъ также въ эту минуту бросился въ ноги купцу, и что? онъ говорилъ, я разслышать за рыданіями его не могъ… Я слышалъ только, что онъ говорилъ: «нечаянно!»

Купецъ молчалъ; опустивъ голову на грудь и заложивъ руку за халатъ свой, онъ, казалось, былъ погруженъ въ глубокое раздумье.

— Возьми! возьми деньги! Возьми, Мехмедъ-ага! — кричала толпа.

И я закричалъ громко:

— Возьми, эффенди! возьми!

— Несчастное дитя! О! несчастный! — кричали другіе и женскіе голоса, и мужскіе.

Мехмедъ-ага обратился къ толп? и къ дяд? убійцы и сказалъ, указывая на женщинъ:

— Я согласенъ; пусть он? согласятся…

Мальчикъ подползъ по земл? къ матери убитаго и сказалъ, стараясь охватить ея ноги, такимъ ужаснымъ голосомъ, что кажется камень растаялъ бы, слушая его:

— Ханумъ! Ханумъ-эффендимъ… Боюсь я, боюсь… Мать моя, барашекъ ты мой… Слышишь… боюсь я, боюсь!

И онъ старался поц?ловать ея желтую туфлю, и руки ломалъ, и загнулъ голову назадъ, открывая глаза свои, полные слезъ…

Даже Аристидъ, который смотр?лъ, положивъ подбородокъ на мое плечо, и держалъ меня, обнявъ за станъ, сказалъ:

— Ухъ! какая холодная49 вещь! — и сжалъ меня руками, содрогаясь…

А я стоялъ полумертвый отъ жалости и ужаса, но уйти до конца не хот?лъ… не могъ бы даже; толпа безпрестанно напирала на насъ, и съ трудомъ и грознымъ крикомъ и ударами прикладовъ солдаты безпрестанно расширяли кругъ.

Поднялся общій шумъ и вопль; офицеры и солдаты кричали на народъ; мальчикъ рыдалъ и кричалъ; толпа начинала рев?ть въ негодованіи… Но громче вс?хъ раздавался голосъ неистовой тетки. Офицеръ схватилъ, наконецъ, за плечо цыгана и, встряхнувъ его, грозно сказалъ ему:

— Кончай!

Цыганъ схватилъ Саида. Я не стану изображать теб? ужасъ б?днаго юноши. Я не могу передать теб?, съ какими изступленными мольбами онъ обращался, влачась по земл?, то къ самому цыгану, то къ офицерамъ… Это свыше моего ум?нья… Но я желалъ бы, чтобы ты вообразилъ себ? весь этотъ нестерпимый ужасъ, который былъ написанъ на его лиц?, почти д?тскомъ… И если ты и это вообразишь, то не знаю, вообразишь ли ты, что? посл?довало за этимъ…

Цыганъ не ум?лъ убивать людей; онъ въ первый разъ въ жизни поднималъ руку съ ножомъ, и поднималъ ее изъ-за н?сколькихъ золотыхъ на душу ни въ чемъ предъ нимъ неповинную…

Наконецъ одинъ изъ офицеровъ взялъ подъ руку Саида и, приподнимая его, сказалъ ему ласково:

— Дитя мое! Покорись твоей несчастной участи… Такъ Богъ желаетъ… Что? ты сд?лаешь противъ Бога…

Саидъ только воскликнулъ:

— Аллахъ! Аллахъ! — и, глубоко вздохнувъ, сталъ на кол?ни предъ цыганомъ и протянулъ ему шею…

Что? съ нимъ д?лалъ цыганъ — я не вид?лъ… Я закрылся весь въ слезахъ и бросился въ толпу, чтобы не видать бол?е… Я слышалъ только пронзительный визгъ. Я слышалъ опять ревъ толпы и громкую команду офицеровъ… и опять новый визгъ.

Еще н?сколько минутъ — и не стало б?днаго Саида…

Въ народ? продолжали раздаваться проклятія и вопли негодованія… Вдругъ кто-то закричалъ:

— Бей палача! Рви на куски цыгана! Бей его! Ана?ема старухамъ!.. Бейте этихъ в?дьмъ!..

Я оглянулся и увидалъ, что солдаты съ остервен?ніемъ отбивались прикладами отъ толпы и офицеры подставляли сабли инымъ, которые слишкомъ бросались впередъ… У одного деревенскаго паликара изъ Чамурьи (я его зналъ; его звали Яни) шла кровь изъ руки… Его слегка ранили ч?мъ-то, в?рно оттого, что онъ радъ былъ случаю наложить эту руку на цыгана-мусульманина и на двухъ старыхъ турчанокъ… На носилкахъ, покрытыхъ ч?мъ-то б?лымъ и кровавымъ, уносили трупъ Саида, и около носилокъ шелъ его дядя… Я взглянулъ на него и увидалъ предъ собою такое спокойное и печальное лицо, что спокойствіе это мн? показалось кажется еще страшн?е и жальче криковъ несчастнаго Саида…

Народъ, отбитый солдатами, скоро успокоился, и отрядъ съ офицерами направился къ городу, охраняя палача и родныхъ убитаго… Я долго сл?дилъ издали за зелеными фередже? этихъ двухъ женщинъ и думалъ: «Какой же демонъ крови и мщенія долженъ былъ обитать въ ихъ сердцахъ!.. И что? же было бы съ нами, христіанами, если такимъ турчанкамъ и туркамъ дана была бы надъ нами полная воля!..»

Толпа начала разс?иваться и расходиться по домамъ. Я искалъ глазами Аристида, котораго оттолкнулъ въ ту минуту, когда хот?лъ отвратить взоры свои отъ ужасной сцены холоднаго убійства… Онъ скоро и самъ нагналъ меня и сказалъ опять съ улыбкой, какъ бы находя удовольствіе вселять во мн? ужасъ:

— Ти кріо прагма! (Какая непріятная вещь!) Ты не видалъ, а я вид?лъ, какъ онъ его, б?днаго, повалилъ и перер?залъ горло ему какъ барану… Прежде хот?лъ ему сзади голову отрубить, но не ум?лъ… Ударилъ разъ… Саидъ какъ закричитъ… Только кровь полилась… А потомъ б?дняжка ужъ и не кричалъ, а все молча терп?лъ, когда онъ его…

Я заткнулъ уши и просилъ его перестать. Впрочемъ онъ и самъ былъ очень бл?денъ, и только чрезвычайная сила духа его, отвага и желаніе подразнить меня и представить себя самого безжалостнымъ, только эти чувства внушали ему бодрость. Мы прошли н?сколько времени молча, и наконецъ онъ сказалъ