турка; мать турчонка вступается и бьетъ попадью, срываетъ съ нея платочекъ, треплетъ ей косы; возвращается домой попъ Ко?ста и говоритъ: «Хорошо!» Идетъ къ турчанк? на дворъ, вызываетъ ее, внезапно припираетъ калитку — «око за око, зубъ за зубъ!» — срываетъ съ нея покрывало; треплетъ ея остриженные въ кружокъ волосы; бьетъ по щекамъ и уходитъ къ себ?. По всему кварталу крикъ и вопль неистоваго негодованія. Турки сбираются толпою; всякіе турки: ходжи сердитые, купцы съ базара, арнауты сельскіе, лодочники и носильщики оборванные и кр?пкіе; вопль и крики; камни летятъ въ двери и на дворъ попа Ко?сты. Попъ Ко?ста ворота на запоръ; беретъ двухствольное ружье въ руки и говоритъ попадь?: «Иди за мной и держи заряды». Онъ идетъ на небольшую вышку, которая у него есть около воротъ, съ окномъ прямо на улицу; отворяетъ окно; камни летятъ въ него, но онъ, поводя грозными очами, румяный отъ какого-то полурадостнаго гн?ва, взводитъ курки и приц?ливается… въ одного ходжу… ходжа б?житъ. «Разойдитесь вс?! кричитъ имъ попъ Ко?ста: слушайте меня». Турки ободряютъ другъ друга, и снова камни летятъ въ окно; одинъ попадаетъ попу въ грудь, онъ опять ц?лится и кричитъ: «Разойдитесь и позовите солдатъ. Иначе васъ накажетъ паша. Не то время теперь, что? вы думаете! И на васъ есть у падишаха законъ. Отойди ты, молодецъ, я въ тебя стр?льну». Молодецъ отходитъ, б?гутъ за солдатами. «Ага мой! — кричитъ попъ Ко?ста начальнику, — разгони народъ этотъ и веди меня къ паш?, если я виноватъ, а въ дом? моемъ разбойничать я ихъ не пущу. Ты помни, ага, что это долгъ твой, и берегись».
— Знаю, знаю! — говоритъ мрачно чаушъ. Сов?туетъ людямъ разойтись по-добру по-здорову, сов?туетъ попу положить ружье и выйти. Приставляютъ одного солдата къ дверямъ — хранить домъ и д?тей, а попа и попадью ведутъ въ Порту, окруженныхъ толпой. Турчанка прибитая идетъ тоже и несетъ въ рук? клокъ волосъ своихъ.
Паша опять шлетъ за митрополитомъ. Попъ ничего не отрицаетъ; онъ считаетъ себя правымъ и самъ требуетъ удовлетворенія, ибо не должна была турчанка врываться на его дворъ и безчестить его жену. Паша присуждаетъ его на м?сяцъ въ тюрьму; онъ самъ находитъ, что турчанка виновата, но Ибрагимъ и прогрессивный Сабри-бей оба говорятъ, что невозможно допустить такого преобладанія гяуровъ… Неслыханное д?ло, чтобы гяуръ осм?лился взойти въ турецкій дворъ и избить мусульманку. Только опасаясь консульскаго вм?шательства, можно зам?нить ссылку тюрьмою. Попъ въ свою очередь не дремлетъ; онъ находитъ себ? помощника, онъ изъ тюрьмы пишетъ циркуляры консуламъ, онъ во всемъ винитъ владыку; онъ пишетъ: «Невыносимыя гоненія, которыя я претерп?ваю отъ святаго янинскаго, превосходятъ м?ру моихъ силъ, истощенныхъ на поприщ? служенія алтаря Господня. Цивилизація иностранныхъ агентовъ такова, что они легко поймутъ мое положеніе»…
Ашенбрехеръ идетъ къ Бреше; Бреше идетъ къ Благову и Киркориди; вс? идутъ къ равнодушному Корбетъ де-Леси. Корбетъ де-Леси полагаетъ, что Порта права. Благовъ, неожиданно для Бреше и для вс?хъ, согласенъ съ нимъ и прибавляетъ, что попъ Ко?ста подаетъ о себ? очень дурное мн?ніе жалобами иностранцамъ на своего владыку. Бреше вн? себя; ему хочется показать везд? свою власть, и въ этотъ день, какъ и въ другіе, онъ, конечно, съ ранняго утра думалъ — кого бы еще устрашить? Бреше опять грозится «снять кожу съ головы митрополита, de cet indigne pasteur!» Но, погорячившись, онъ однако не д?лаетъ ничего, ибо считаетъ попа Ко?сту агентомъ Благова и не хочетъ за это ему помогать.
Благовъ между т?мъ посылаетъ сказать попу, что это ему полезно; пускай посидитъ немного и охладится отъ бурныхъ своихь страстей.
Но самъ онъ его очень любитъ и открыто говоритъ и Бостанджи-Оглу, и Бак?еву, и доктору: «Что? архонты? Архонты скука! Вотъ попъ Ко?ста! Такихъ я люблю… разбойниковъ!» И чрезъ нед?лю, не бол?е, онъ говоритъ митрополиту: «Поклонитесь за этого попа. Мн? его жалко. А объ облаченіи и о митр? я уже писалъ, куда сл?дуетъ»… ?детъ опять старикъ въ Порту; кланяется, проситъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ и об?щаетъ за первый же поступокъ лишить попа Ко?сту прихода. Попъ выходитъ и благодаритъ митрополита, какъ будто онъ и не знаетъ, что митрополитъ ничуть не желалъ его выпустить; и владыка благословляетъ его на новые подвиги патріотизма и отваги, какъ будто и онъ не знаетъ о томъ, что попъ Ко?ста писалъ: «Нестерпимыя гоненія, которыя святый янинскій»… какъ будто онъ, владыка, не горюетъ, думая, что консулы давно написали объ этомъ вс? ко вс?мъ своимъ дворамъ, кабинетамъ и посольствамъ, что святый янинскій гонитель невинныхъ и кроткихъ служителей алтаря Господня въ угоду агарянамъ… Владыка янинскій ув?ренъ разв? только въ одномъ Леси… Леси или вовсе ничего не писалъ, или писалъ, что Порта ум?етъ еще покорять буйныхъ людей и встр?чать поддержку въ почтенномъ пастыр? янинскихъ христіанъ.
И вотъ однажды, «однимъ печальнымъ четвергомъ и средой одною горькою», я сид?лъ посл? полудня у окна и училъ прилежно урокъ. На широкія плиты церковнаго двора лился потоками зимній дождь. Вдругъ, вижу я, идетъ, б?житъ по нашему двору женщина въ турецкой одежд?; она останавливается, открываетъ лицо, озирается со страхомъ, смотритъ въ окна наши… Я вижу, что она очень бл?дна и худа, не стара, но и не первой молодости; собой еще не дурна. Я открываю окно съ удивленіемъ и хочу спросить ее, что? ей, но въ эту минуту всл?дъ за ней б?житъ попъ Ко?ста, тоже озирается, тоже смотритъ на наши окна… Потомъ б?житъ назадъ, со тщаніемъ запираетъ калитку нашу и кричитъ ей: «Иди, иди въ комнату скор?е!» Женщина бросается посп?шно въ нашу дверь… Я тоже выб?гаю изъ моей комнаты и застаю ее лежащую у ногъ отца Арсенія, который взволнованъ немного, но весело смотритъ и повторяетъ: «Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо! Опомнись, благословенная моя, опомнись!»
Турчанка молча держитъ одною рукой его рясу, а другую прижимаетъ къ сердцу и, закрывъ глаза, шопотомъ восклицаетъ: «Христосъ и Всесвятая! О, Всесвятая Д?ва моя!.. Госпожа моя, помилуй меня, помилуй!»
— Помилуетъ, помилуетъ, — говоритъ ей растроганный священникъ.
Входитъ попъ Ко?ста; лицо его еще весел?е, ч?мъ у отца Арсенія; руки въ карманахъ рясы: «Видишь насъ! Что? мы такое!» Входитъ парамана наша, несетъ воду св?жую и даетъ пить турчанк?. Выпивъ, она вдругъ встаетъ и внезапно восклицаетъ со страстью и отчаяніемъ: «Н?тъ, н?тъ! Я погибла! Сердце мое испорчено, и Харонъ меня скоро возьметъ». Потомъ опять садится на полъ, опять закрываетъ глаза и, качая головой, твердитъ: «Харонъ, Харонъ, Харонъ! буря и погибель моя… Смерть!»
Что? такое? Что? такое? Я смотрю на вс?хъ съ изумленіемъ, и любопытство пожираетъ меня.
Вижу, оба священника все веселы. Турчанку поднимаютъ и успокаиваютъ на диван?. Но она все держится за грудь и все говоритъ о Харон?, о лютой смерти неизб?жной.
— Что? жъ Харонъ? Что? жъ Харонъ? — зам?чаетъ отецъ Арсеній: — Что? тутъ вреднаго? На томъ св?т? в?нецъ неувядаемый ты получишь.
— Сердце мое разрывается, учитель ты мой, — говоритъ турчанка. — Я давно больна, и въ груди моей точно птичка живая крыльями бьется что-то, все бьется… Ахъ! Увы мн?! увы мн?!
Священники уходятъ оба въ другую комнату, сов?щаются долго и опять приходятъ; парамана тогда говоритъ мн? съ улыбкой:
— Я знаю ее. Она маленькая еще потурчилась. Она была служанкой тогда у Раки-бея; потурчили ее; замужъ выдали; приданое дали; мужъ ея хорошій былъ молодецъ: высокій, цв?томъ цв?лъ тогда. Правда, что турокъ онъ былъ. Ну, что? д?лать! А въ 54-мъ году его убили… Вотъ она, б?дная, овдов?ла… Что? вдова? вдова разв? челов?къ? Тихо пойдетъ по улиц? — люди скажутъ: «она ломается такъ нарочно»; скоро пойдетъ — люди скажутъ: «Она мужа хочетъ… за мужемъ б?житъ!» Да! И такъ д?ло противное, и этакъ д?ло худое. Несчастіе!
— А теперь чего она хочетъ? — спросилъ я у параманы.
Но прежде, ч?мъ усп?ла парамана отв?тить, турчанка встала быстро съ дивана и, взявъ мою руку, воскликнула съ жаромъ:
— Ты, дитя мое, хочешь знать, чего я хочу? Чего я хочу, ты спрашиваешь? Спроси ты у меня самой, паликаръ мой молоденькій! Я хочу умереть въ Христовой в?р?… Я хочу, чтобы св. Георгій Янинскій Новый исц?лилъ меня, и хочу, чтобы перестала трепетать эта птичка живая, которая въ груди моей такъ д?лаетъ… скоро, скоро, скоро. И потемн?етъ въ глазахъ моихъ… И я падаю. А если мн? умереть судьба скоро, хочу, чтобы меня попы хоронили, не ходжи, попы… Вотъ чего я хочу, паликаръ ты мой, мальчикъ ты мой хорошій. И боюсь я турокъ, боюсь я быть съ ними, боюсь, что они или убьютъ меня какъ-нибудь, или настращаютъ меня, и издохну я въ гр?х?, какъ собака.
Священники возвратились задумчивые. Попъ Ко?ста сказалъ:
— Хорошо, теперь и самъ привелъ ее сюда днемъ черезъ огороды и дивлюсь только одному, какъ это насъ съ ней никто изъ турокъ не прим?тилъ… Днемъ, посудите! Попъ Ко?ста съ турчанкой б?житъ… Но въ
