безбородый, и надъ нимъ склонялся другой челов?къ въ круглой шапочк? съ крыльями: онъ подавалъ пастушку яблоко. Устремился я къ этой картин? и спросилъ: «Это что? еще!? Какія эти толстыя женщины?» А Маноли мн?: «Ты знаешь, в?рно, это лучше меня; это былъ прежде одинъ
Такова была пріемная у русскаго консула! Потомъ добрый Маноли повелъ меня въ его кабинетъ, который былъ одного разм?ра съ этою пріемной и выходилъ на другомъ конц? галлереи такимъ же точно выступомъ на дворъ. Тамъ было тоже много хорошаго, но все было проще и дешевле. Вм?сто цыновки тутъ по всей комнат? былъ зд?шній меццовскій заказной коверъ, черный, съ крупными пестрыми зв?здочками.
Было многое множество книгъ и бумагъ на огромномъ стол?. Опять широкіе и низкіе диваны, большіе портреты на ст?нахъ и еще н?сколько треножниковъ особыхъ и высокихъ, на которыхъ стояли рамы, обтянутыя полотномъ… На одномъ стол? въ безпорядк? были разбросаны краски, палитра и кисти…
Я смотр?лъ на Маноли, и онъ улыбался мн?. Потомъ, подойдя къ одному изъ портретовъ, онъ сказалъ мн?:
— Отецъ Благова, полководецъ!.. И еще мать Благова, игемонической62 крови мадама!
И, подпершись посл? этого въ бока руками, Маноли взглянулъ на меня безъ улыбки, а такъ, какъ будто онъ самъ уже давнымъ-давно породнился съ предками Благова и снисходилъ лишь по доброт? душевной къ общественному моему ничтожеству.
Отецъ Благова былъ точно генералъ; онъ казался на видъ л?тъ сорока, гляд?лъ строго, какъ орелъ, немного въ сторону; на груди его были латы, рукава б?лые, а воротникъ синій; сверхъ латъ зв?зда и много крестовъ. Волосы его были св?тлы и очень кудрявы… У него не было ни усовъ, ни бороды…
Что касается до матери Благова, то она была изображена въ б?ломъ легкомъ плать?, въ саду. Лицо ея было худощаво и гораздо смугл?е, ч?мъ у мужа, а глаза темносиніе, прекрасные,
Пока я смотр?лъ задумчиво на знаменитыхъ родителей моего Алкивіада и привлекали меня ихъ лица и странныя тогда для меня од?янія, такъ что я оторвать отъ нихъ взоровъ моихъ не могъ… Маноли подошелъ къ другой ст?н? и, обернувъ одну изъ рамокъ, обтянутыхъ полотномъ, поставилъ на треножникъ картину и сказалъ мн?:
— Одиссей, смотри, что? это?..
Я взглянулъ, присмотр?лся и узналъ, что это былъ начатый, но еще не оконченный видъ нашей янинской кр?пости, такъ величаво воздвигнутой надъ озеромъ. Густая высокая зеленая трава вокругъ узорнаго чугуна турецкихъ почетныхъ могилъ. Колонны мечетей изъ цв?тного мрамора, т? самыя колонны, которыя иными почитаются за остатки Додонскаго прорицалища; древовидный, величавый старый плющъ на полуразрушенной ст?н?. Небо голубое… синяя вода… И людей никого. Только одинъ турокъ съ длинною б?лою бородой, въ зеленой чалм? к голубой одежд?, молится по книжк?, сидя въ т?ни у Додонскихъ колоннъ на трав?…
Я всплеснулъ руками: «Это
Маноли раскрылъ еще другіе рисунки и бумаги… И я увидалъ разныя вещи и зд?шнія, и не зд?шнія, и изумлялся и восклицалъ, смотря на нихъ…
Потомъ подумалъ я такъ: «А на что? ему, Благову, при такомъ высокомъ званіи, трудиться надъ этимъ ремесломъ?»
Подумалъ, поколебался и спросилъ такъ у Маноли:
— Не трудна ли эта работа?.. Находитъ время онъ трудиться?..
Такъ любитъ онъ! Высокое искусство!..
Но, между т?мъ, я, новый Бакыръ-Алмазъ, мудрый политикъ, задумалъ н?что тонкое и, лукаво взглянувъ на Маноли, сказалъ:
— Киръ-Маноли, такъ ли это?
Маноли не хот?лъ отстать отъ меня въ тонкости, двусмысленно улыбнулся и отв?чалъ:
— Кто это знаетъ?..
— Вотъ то-то! И я говорю,
— Ба! — возразилъ Маноли, размышляя. — Я думаю, что если и такъ, то зд?сь не Дунай! Далеко отъ Россіи и сообщенія прямого н?тъ.
— Союзъ съ Сардиніей или Франціей, — зам?тилъ я. — Для Россіи все это, я думаю, возможно… Были же, вы знаете, русскіе въ Корфу.
Маноли взглянулъ на меня съ почтеніемъ и сказалъ, что я хоть и юнъ, но много грамотн?е и учен?е его, онъ къ тому же
— И еще, — прибавилъ онъ съ любовью, — васъ, загорцевъ вс?хъ, это изв?стно, самъ дьяволъ соткалъ и выткалъ…
Увы! Мн? очень скоро суждено было уб?диться, что Маноли былъ прав?е меня, объясняя все это просто: «высокое искусство!»
Очень скоро суждено мн? было смириться, сознавъ, что если я былъ грамотн?е и учен?е каваса, то во многомъ онъ былъ несравненно бол?е моего т?мъ, что? нынче зовутъ
— Оставь теперь политику! — воскликнулъ онъ потомъ; — я теб? покажу еще одно зр?лище… Поди сюда!
Онъ отвелъ меня въ другую, небольшую комнату, которая была рядомъ съ кабинетомъ. Въ ней остановился я тотчасъ же предъ ч?мъ-то подобнымъ престолу церковному; это былъ какъ бы драпированный кисеей столикъ.
— Что? за вещь!.. Какъ престолъ церковный! — воскликнулъ я.
— Разв? не видишь зеркала? — сказалъ Маноли, — это туалетъ эффенди…
Въ самомъ д?л?, на туалет? стояло довольно большое зеркало въ серебряной оправ?, стояли духи, разные ножички, щеточки и, между прочимъ, каучуковая какая-то вещица, какъ пузырь со стклянкой и трубочкой… Маноли взялъ ее и вдругъ началъ пожимать что-то, опрыскивая меня всего тончайшею пылью благоуханія…
— Вотъ это вещи! — говорилъ я. — Вотъ это жизнь!
— Европа! Просв?щенье! Наука! — значительно зам?тилъ Маноли; потомъ, притворивъ дверь въ кабинет?, онъ взялъ меня за руку и подвелъ къ стеклянному окну, которое было на этой двери.
Окно было закрыто небольшою занав?ской. Маноли приподнялъ одинъ уголъ и вел?лъ мн? смотр?ть оттуда въ кабинетъ и спросилъ:
— Что? ты видишь?
Я смотр?лъ почти съ испугомъ. Не знаю, что? я думалъ… Можетъ быть я ожидалъ, что онъ покажетъ мн? что-нибудь волшебное…
— Я ничего не вижу! — сказалъ я наконецъ.
— Видишь этотъ диванъ у печки?
— Вижу.
— Видишь ли столъ передъ диваномъ и кресло, которое качается?
— Вижу… Такъ что? жъ?..
— А то, что я скажу теб?, Одиссей, одинъ величайшій секретъ, потому что я тебя очень люблю и отца твоего уважаю непом?рно. Л?томъ зд?сь на диван? сид?ла ханума… Какая ханума!.. Не зд?шняя!.. Стамбульская ханума!
