палку. А тотъ разъ его, и на мостовую, и ногами… Вс? мы, сколько ни было насъ въ кофейн?, кинулись на араба и отбили консула. Д?ло теперь. Арабъ въ тюрьм?. Консулы другіе говорятъ: «Казнить его мало! что? съ нимъ сд?лать?» Паша говоритъ: «Увидимъ, увидимъ…» Городъ весь шумитъ. Христіане см?ются. Французъ первый пришелъ къ Виллартону; и къ паш? самому уже онъ собирался итти съ величайшею пышностью и гн?вомъ и говоритъ англичанину: Я этимъ оскорбленъ тоже. И я консулъ. Я съ нимъ то, я съ нимъ это сд?лаю… А мусье Виллартонъ ему: «Все это неправда… И все это не такъ было… И араба этого б?днаго напрасно заключили въ тюрьму. Освободить его!» Теперь что? вы мн?, христіане люди, на это скажете? Не секретно ли все это?
Мы вс? съ любопытствомъ слушали кривобокаго старичка и молчали; а онъ тоже помолчавъ продолжалъ:
— И еще вамъ скажу. Этого я глазами не видалъ, однако ушами слышалъ. Въ Константинопол? старика лорда Б—, посла самого, черные евнухи на
Вс? въ первый разъ слышали объ этихъ двухъ событіяхъ и вс? опять задумались молча, только попъ Ко?ста пошевелилъ щипцами уголья, чтобы было тепл?е, и сказалъ:
— Хорошо! Пусть будетъ все это такъ. Это значитъ, что въ Турціи все хорошо и что въ ней рай земной… Вотъ и секретъ весь… А въ
Пришло опять одинъ за другимъ н?сколько пос?тителей; пришелъ австрійскій кавассъ, пришелъ греческій — спросить, когда принимаютъ. Потомъ пришелъ драгоманъ отъ Корбетъ де-Леси; онъ самъ хот?лъ вид?ть консула. Потомъ они ушли; а пришла одна добрая-предобрая сельская старушка, с?дая и б?лая, и веселая, круглая и румяная, какъ яблочко; она давно уже захаживала въ русское консульство, потому что жандармы турецкіе у нея въ дом? взяли барана, зажарили его, съ?ли, отобрали еще н?сколько куръ и потомъ грозились побить ее, если она не заплатитъ имъ
Вс? ее въ кавасской комнат? приняли съ радостью и см?хомъ; у огня сейчасъ ей м?сто Маноли опросталъ, посадилъ и сказалъ ей, подмигивая мн?: «Бабушка, ты турецкая подданная?» А старушка весело, какъ дитя, головой затрясла: «А! а! а!» (т.-е. да! да! да!) См?хъ! Маноли ей еще: «Да н?тъ, бабушка, ты можетъ быть греческая подданная?» А старушка опять ему: «А! а! а!» И на это согласна. Опять см?хъ. Опять Кольйо говоритъ: «Перестаньте вы! Бела?съ! бела?съ!»
Такъ было весело въ этотъ день. Посл? старушки пришли Зельха? съ матерью, об? въ б?лыхъ покрывалахъ и черныхъ
И съ ними сейчасъ разговоры и см?хъ. «Зельха?-ханумъ! Милости просимъ! Милости просимъ!.. Кофею не прикажете ли… Дайте кофею… Сигарку извольте… Кольйо, принеси бабушк? нашей и ханумисамъ консульскаго варенья и кофе…» Такъ весело; одно жаль — что громко говорить и см?яться нельзя. Маноли говоритъ старух? матери Зельхи?:
— Баба! раскрой покрывало! Поц?луй нашего попа.
Чтобы теб? жить в?къ и здравствовать, сд?лай ты это для моего удовольствія… Дочь твою на свадьбахъ вс? по очереди ц?луютъ, когда она съ тамбуриномъ деньги собираетъ, а тебя, б?дную, кто ц?луетъ? Поц?луй попа.
— Я согласна, — говоритъ турчанка.
— И я могу! — говоритъ попъ Ко?ста. — Она челов?къ почтенный… — И они ц?луются.
Просто б?да!.. Самъ Кольйо зажимаетъ ротъ, чтобы не разбудить Благова. Однако все-таки большой гулъ отъ голосовъ и см?ха въ комнат? стоитъ. Но веселью нашему вдругъ конецъ.
Внезапно скрипятъ засовы на воротахъ. Мы къ окну и видимъ, что французскій кавасъ самъ отворяетъ ворота… Бостанджи-Оглу бл?дн?етъ и сп?шитъ въ с?ни, смотритъ и не знаетъ, что? д?лать. М-сье Бреше въ?зжаетъ на широкій дворъ, громко стучитъ копытами конь его по мощеной дорог?. Мы въ недоум?ніи глядимъ другъ на друга. Что? будетъ?! Но напрасно наше смущеніе. Архистратигъ Маноли в?дь зд?сь!.. Онъ бодрствуетъ неусыпно… Пока мы глядимъ другъ на друга и ужасаемся, пока Бостанджи-Оглу, какъ дуракъ, бл?дн?етъ все бол?е и бол?е въ с?няхъ… Маноли какъ молнія уже сверкаетъ своими досп?хами мимо насъ.
Онъ у стременъ француза и, приложивъ руку къ золотому орлу своей фески, говоритъ ему такъ:
— Господинъ консулъ почиваетъ, сіятельн?йшій господинъ консулъ! онъ ?халъ всю ночь очень сп?шно и былъ у литургіи…
Бреше мрачно, медленно достаетъ карточку и отдаетъ ее молча кавасу, поворачиваетъ лошадь и… вообрази, даже съ?зжаетъ съ каменной дороги, на сторону, на сн?гъ и мягкую землю… чтобы не грем?ть копытами по двору… Ворота только притворяетъ и засовы не трогаетъ…
Маноли возвращается, приподнявъ усы и плечи; лицо его таинственно. Онъ глядитъ на насъ, мы на него, а кривой поваръ говоритъ со вздохомъ: «Д?ла!»
См?хъ прекращается, и женщинъ въ молчаніи угощаютъ консульскими кофеемъ и вареньемъ. Не судьба была г. Бреше разбудить Благова; его разбудилъ Сулейманъ дервишъ. Тотъ былъ глухъ, и какъ только увидали мы вс? изъ окна, что онъ, несмотря на холодъ и сн?гъ, идетъ себ? въ ситцевомъ халат? своемъ и въ башмакахъ на босую ногу… Кольйо къ нему навстр?чу поб?жалъ, чтобъ онъ не вскрикнулъ: Га! га! но это было хуже… увидалъ онъ Кольйо, обрадовался ему и какъ левъ, какъ быкъ полудикій взрев?лъ на весь дворъ…
Благовъ дернулъ звонокъ… вс? взволновались и разсыпались въ разныя стороны.
Садовникъ понесъ наверхъ дрова; Бостанджи-Оглу посп?шилъ въ канцелярію; мальчикъ Але?ко бросился раздувать мангалы; Кольйо наверхъ, къ самому консулу; Маноли не знаю куда устремился; а поваръ сказалъ двумъ старухамъ, турчанк? и бабушк?: «Пойдемте въ кухню, я васъ покормлю, такъ какъ сегодня праздникъ».
Остались мы только трое у мангала: Зельха?, задумчивый Ставри и я.
XI.
Когда мы остались втроемъ съ капитаномъ Ставри и Зельхо?й, Зельха? вдругъ подошла ко мн? и обратилась съ вопросомъ:
— Мальчикъ, чей ты сынъ? Жидъ ты или христіанинъ?
Я, смутившись и красн?я, отв?чалъ ей:
— Конечно христіанинъ, море?, зач?мъ это я буду жидомъ? — И хот?лъ уйти.
Но она схватила меня за шубу, начала гляд?ть мн? прямо въ лицо (глаза ея были очень велики и черные и мрачные, р?сницы очень длинныя, какъ
— Ты пойдешь къ консулу наверхъ!..
Я отв?чалъ:
— Оставь меня, пойду не пойду — что? теб?!
(Ко мн? никогда не прикасалась еще ни одна молодая д?вушка, а т?мъ бол?е танцовщица цыганка. И мн? при Ставри было очень стыдно…)
—
