Одиссей Полихроніадесъ

недоступнаго паши, и очень удивился и обрадовался, когда предо мной предсталъ челов?къ молодой, почти юноша, стройный, прямой и высокій, какъ кипарисъ, съ чертами лица н?жными и тонкими, немного бл?дный… когда увидалъ, что вм?сто суровой и старческой бороды у него есть только небольшіе, чуть-чуть кверху приподнятые усики. Очи его, правда, сверкали и тогда: и тогда они были велики и см?лы, но они сверкали весельемъ, прив?тствуя вс?хъ насъ, а не злымъ лучомъ недов?рія или гн?ва. Дв?-три шутки его со мной, два-три ласковыхъ слова, сказанныя быть можетъ потому, что мой отецъ ему былъ тогда очень нуженъ для хорошей статистики, и вотъ я въ моей неопытной глупости р?шилъ, что Благовъ мн? другъ, или все равно какъ старшій братъ и благод?тель, что онъ съ перваго же взгляда сильно полюбилъ меня и сд?лаетъ все для моего счастія и для моей будущей карьеры.

«Зд?сь… въ Янин?… увы!» (думалъ я въ этотъ первый шумный день его внезапнаго прі?зда)… «увы! не то!» Онъ, если хочешь, нравиться мн? сталъ съ первыхъ же часовъ своего возвращенія изъ Превезы еще гораздо больше прежняго. Зд?сь я увидалъ его д?йствующимъ. Я понялъ сразу практическую силу его ума, оц?нилъ его энергію, восхищался вм?ст? со старымъ Мишо и со вс?ми слугами въ дом? и со вс?мъ городомъ его независимымъ образомъ д?йствій относительно западныхъ агентовъ. Да! я готовъ былъ вм?ст? съ другими яніотами гордиться имъ, какъ будто онъ былъ нашъ… нашъ вполн?, а не только т?мъ однимъ нашъ, что крестится въ церкви какъ мы и беретъ антидоръ, какъ мы, и какъ мы гов?етъ у нашихъ поповъ.

Все это такъ; но я съ этого же утра и бояться сталъ его гораздо больше, ч?мъ ожидалъ, и въ очахъ его прим?тилъ иныя сверканія, не веселыя, не радушныя, какъ въ Загорахъ, а жесткія, острыя, какъ блескъ стального ножа…

Возвращаясь съ маленькимъ Але?ко въ консульство, и думалъ: «Однако, онъ бываетъ и грозенъ… Помни это, б?дный мой Одиссей! Что? ты, несчастный, предъ нимъ, когда онъ ничуть не боится Бреше и о знаменитыхъ министрахъ говоритъ кому вздумается такія вещи: Le valet! Le valette! Берегись теперь и ум?й понравиться ему. Это, ты видишь, теперь вовсе не такъ легко. Онъ можетъ обласкать тебя, какъ почтеннаго капитана Мишо или эту негодную, хотя и забавную Зельху?, но онъ можетъ и выгнать тебя, какъ выгналъ Понтикопеци, даже и гн?ваться на него не удостоивая, а такъ выгнать, какъ гонитъ сильный в?теръ соръ и пыль по дорог?!..»

Я впалъ въ другую крайность, размышляя такъ. Опять улыбаясь простеръ ко мн? щедрую десницу свою Благовъ и воскликнулъ, увидавъ меня:

— Садись же, садись! ?шь скор?е! Ты, я думаю, очень голоденъ, б?дный… Кольйо! Давай ему больше, больше!.. Вообрази себ?, я только сейчасъ узналъ, что ты не у насъ тутъ живешь, а у священника, и еще что тебя турки кр?пко побили… Кольйо! Положи ему ты самъ на тарелку. Онъ можетъ быть думаетъ, что образованность требуетъ брать поменьше!

Потомъ, обращаясь къ г. Бак?еву, консулъ сказалъ ему довольно серьезно:

— Напрасно вы не потрудились дочесть моей записки. Я на в?теръ словъ не люблю говорить. Я пригласилъ его отца къ себ? въ домъ — этого довольно…

Г. Бак?евъ ему на это стремительно и кротко:

— Александръ Михайловичъ! Vous comprenez…

А Благовъ:

— Non, je ne comprendrai jamais une impolitesse semblable. А статистику его вы, конечно, также не перевели?..

— Александръ Михайловичъ, voyez-vous, Александръ Михайловичъ!

Но Александръ Михайловичъ былъ неумолимъ:

— Вотъ, если бы вы меньше занимались слезами б?дныхъ огородниковъ, пролитыхъ обильно подъ с?нью двуглаваго орла, такъ и прекрасный трудъ его отца давно бы былъ тамъ, гд? онъ долженъ быть…

Г. Бак?евъ покрасн?лъ ужасно и, въ сильной досад?, откидываясь на спинку своего кресла, воскликнулъ:

— У всякаго свой слогъ и всякій свободенъ въ выбор? выраженій… мн? кажется!..

На это г. Благовъ отв?тилъ ему одну вещь, которой значенія я до сихъ поръ не могу понять, хотя и очень много вид?лъ, узналъ и прочелъ съ т?хъ поръ.

Онъ сказалъ ему по-русски:

— Курскіе пом?щики хорошо пишутъ! (Пом?щики значитъ — благородные, дворяне… Не уроженецъ ли Курской области былъ г. Бак?евъ?)

Посл? этого консулъ заставилъ меня подробно разсказать о д?л? Назли и моемъ, несмотря на присутствіе за об?домъ маленькой турчанки, которая, впрочемъ, по-гречески говорила очень дурно, а серьезныхъ разговоровъ и вовсе не могла понять.

Однако осторожность никогда не м?шаетъ, и я старался, съ одной стороны, въ разсказ? моемъ изб?гать собственныхъ именъ и званій, а съ другой — уклонялся всячески отъ слишкомъ яснаго изображенія д?йствій г. Бак?ева, боясь и его (безъ того огорченнаго) оскорбить и противу себя возстановить какъ-нибудь. Я не говорилъ: «Назли, митрополитъ, попъ Ко?ста, попъ Арсеній, Сулейманъ-дервишъ»; я говорилъ: «Нашъ большой іерей — про митрополита, а про Ко?сту — тотъ, который все д?лаетъ, знаете? А про Назли — и? прозели?тосъ (прозелитка)». Зельха? знала только: деспотъ-эффенди; слово іерей для нея было не такъ понятно, какъ попъ, а прозелитка — для нея было то же, что для меня «курскій пом?щикъ».

Консулъ былъ благосклоненъ и внимателенъ, и я, ободряясь все бол?е и бол?е, одушевляя себя воспоминаніями этихъ событій, еще столь недавнихъ и для меня конечно очень важныхъ, чувствовалъ самъ, что говорю хорошо, выразительно и просто, и искусно въ одно и то же время.

Я говорилъ такъ: «Тогда… какъ я вдругъ увидалъ предъ собою на базар? этого страшнаго юродиваго съ с?кирою, дрогнуло у меня сердце!.. Однако, слава Богу, мы дошли куда нужно съ тою женщиной, съ прозелиткой, и прі?халъ главный іерей нашъ, и нашелъ ее у гробницы святого; онъ пожал?лъ ее и послалъ меня сюда къ г. Бак?еву. Г. Бак?евъ дальше самъ изволитъ знать все это лучше меня…»

О софт? и сеис? я говорилъ открыто: тутъ нечего было скрывать.

Г. Благовъ слушалъ меня съ дружескою, ободряющею улыбкой и только два раза прервалъ меня. Разъ онъ сказалъ мн? самому: «Ты хорошо говоришь. И ты очень ловокъ, я вижу. Изъ тебя со временемъ выйдетъ, я вижу, прекрасный драгоманъ!» (Тріумфъ, посл? котораго вся кровь во мн? взыграла, и я заговорилъ еще умн?е и лучше.)

А другой разъ, когда, желая ясн?е отличить іерея Арсенія отъ іерея Ко?сты, я движеніемъ руки показалъ на груди своей какъ бы большую бороду, спрашивая: «Вы понимаете, ваше сіятельство?» Г. Благовъ отв?чалъ мн?: «Подожди минуту, сейчасъ!..» И, обратясь кЪ Бак?еву и къ Бостанджи-Оглу, которые оба сид?ли унылые и сумрачные, онъ сказалъ имъ: «Этимъ жестомъ Одиссей напомнилъ мн? мой собственный жестъ. Тамъ, знаете, у границы, гд? колоколъ… Сид?ли мы одни съ этимъ каймакамомъ, который объявилъ мн?, что «воздухъ моего благоуханія дошелъ и до него», и говорили откровенно объ этомъ д?л?… Мн? хот?лось расположить его къ намъ какимъ-нибудь об?щаніемъ и вм?ст? съ т?мъ связывать себя словомъ не хот?лось. Я сказалъ ему: «Эффенди, вамъ самимъ выгодно угодить большинству населенія, и сверхъ того вы понимаете, что мы, русскіе, одной в?ры съ ними. Намъ это пріятно, и Россія никогда, вы это знаете сами, услугъ не забываетъ». И, говоря это, я вотъ точно такъ, какъ онъ теперь, провелъ рукой около шеи по груди… какъ орденъ виситъ. И каймакамъ такъ хорошо понялъ меня, что покрасн?лъ и глаза опустилъ отъ смущенія… Ну, продолжай теперь (сказалъ мн?, кончивъ свой разсказъ, Благовъ). Ты видишь, я даже теб? подражаю… «Тамъ, на границ?, гд? колоколъ…» У васъ надо этому зд?сь учиться у грековъ, у болгаръ и армянъ. Вы, я думаю, когда родитесь, то не просто родитесь, какъ въ другихъ м?стахъ люди, а какъ-нибудь политически и тонко…»

Такъ шутя хвалилъ меня консулъ. Когда же я разсказалъ о томъ, какъ меня били турки и какъ велики были пятна на боку и спин? моей, Благовъ воскликнулъ: «Каково!» И спросилъ у Бак?ева: «Что? же было сд?лано?»