Одиссей Полихроніадесъ

— Н?тъ, не пьетъ; онъ почти и не видитъ у себя турокъ, — сказалъ Несториди.

— Извольте! — воскликнулъ Хаджи-Хамамджи. — А monsieur Бунинъ пьетъ. Бунинъ пьетъ! Бреше сидитъ у порога простой и б?дной греческой хижины за городомъ, входитъ въ семейныя д?ла греческаго землевлад?льца или лодочника, миритъ его съ женой?.. Отв?чайте, я васъ прошу!

— Ну, н?тъ, конечно… — отв?чали Исаакидесъ и Несториди.

— Извольте! А monsieur Бунинъ сидитъ у б?днаго греческаго и у б?днаго болгарскаго порога и говоритъ мужу: Ты, братъ (видите — братъ, братъ!), тоже скотиной быть не долженъ и жену напрасно не обижай; а то я тебя наставлю на путь мой и пойдешь ты по истин? моей… Извольте! Бреше строитъ самъ православный храмъ въ сел? подгородномъ? Снявъ сюртукъ, везетъ самъ тачку? Роетъ землю лопатой для этого храма?.. Я за васъ отв?чу — н?тъ! У Бреше домъ полонъ друзей изъ болгаръ и грековъ?.. Я вамъ отв?чу — н?тъ! Къ Бреше просятся ли въ кавассы разоренные сыновья богатыхъ беевъ, которыхъ именъ однихъ когда-то трепетали мы вс??.. просятся въ кавассы об?дн?вшія д?ти т?хъ самыхъ янычаръ, на которыхъ султанъ Махмудъ до того былъ гн?венъ, что на каменномъ большомъ мосту р?ки Марицы, при въ?зд? въ Адріанополь, обламывалъ граненыя главы столбовъ, украшавшихъ мостъ, когда онъ про?зжалъ по мосту этому? Да! чтобы даже эти граненыя главки не напоминали ему чалмы и колпаки янычарскихъ могилъ… а къ Бунину просятся!

Хаджи-Хамамджи кончилъ и с?лъ отдохнуть на минуту; вс? молчали въ раздумь?.

Несториди, который сначала р?чи см?ялся, сталъ печальн?е подъ конецъ ея и размышлялъ что-то, облокотившись на руку. Наконецъ онъ началъ такъ:

— Пусть такъ! Я понимаю великую разницу между дерзостью и энергіей Бреше и дерзостью и энергіей того, что? вы зовете духомъ Уральскихъ горъ. Я согласенъ, что эта ски?ская патріархальная грубость им?етъ въ себ? н?что бол?е привлекательное, ч?мъ французская холодная злоба. Эти черты, которыя вы находите у Бунина, мы нер?дко видимъ зд?сь и у турокъ, и должны сознаться, что…

Исаакидесъ перебилъ его съ негодованіемъ:

— Господинъ Несториди, что? вы богохульствуете… Вы православнаго агента сравниваете съ этою сарацинскою мерзостью!..

Несториди мрачно взглянулъ на него изъ-подъ густыхъ бровей своихъ, попросилъ его подождать и продолжалъ:

— Разница, однако, та, что турки слабы, уступчивы и не бдительны. А Бунины только притворяются ски?ами, въ самомъ же д?л? они Меттернихи въ образ? ски?скомъ… Хорошо ли это для пашей греческой будущности? Вотъ о чемъ я думаю и вотъ единственная точка зр?нія, съ которой мы, греки, должны смотр?ть на вс?хъ и на все во вселенной.

Выслушавъ все это, Дели-Пе?тро снова всталъ, простеръ руку, прося вниманія, и продолжалъ такъ свои разсужденія:

— Я не люблю французовъ. Англичане мн? нравятся больше. Я люблю, чтобъ у націи было что-нибудь свое, м?стное, ей собственно принадлежащее. Мн? нравится, что у англичанъ есть многое, только имъ однимъ свойственное. Какія-то любопытныя и даже безсмысленныя вещи. Чрезвычайно я это люблю! Но я не люблю, что англичанинъ всегда аристократъ… Это глупо. Другое д?ло — русскій. Сейчась онъ аристократъ самый гордый и грозный… «Пошелъ ты вонъ, такой-сякой!.. кюпекъ- оглу (сынъ собаки!)» — Хаджи-Хамамджи топнулъ ногой и крикнулъ на весь домъ сильнымъ голосомъ. — А потомъ…

Тутъ Хаджи-Хамамджи пріостановился, осмотр?лся, какъ бы отыскивая кого-нибудь, увидалъ меня около себя, обнялъ меня одною рукой за плечо, нагнулъ ко мн? голову довольно н?жно и совс?мъ изм?нившимся голосомъ съ необыкновенною тонкою и в?рною выразительностью представилъ немного угрюмую ласку русскаго солдата или даже офицера, говоря не совс?мъ чистымъ русскимъ языкомъ

— Ну, здравствуй, братъ! Какъ ты, братъ, поживаешь? Пойдемъ водочки выпьемъ.

Это было такъ в?рно, этотъ внезапный переходъ отъ брани къ доброт? до того былъ похожъ на манеру т?хъ русскихъ военныхъ, которыхъ я еще такъ недавно въ д?тств? моемъ вид?лъ въ Тульч?, что я забылъ всю скромность, надлежащую моему возрасту при старшихъ, и воскликнулъ съ восторгомъ:

— Что? за правда это! Что? за правда! Такіе они! такіе!

Несториди взглянулъ на меня подозрительно и, ни слова не говоря, показалъ мн? рукой, какъ будто челов?къ погружается куда-то, ныряетъ во что-то.

— Это я, учитель? — спросилъ я. — Куда это? я не понимаю хорошо…

— Tu quoque, Brute! — сказалъ Несториди печально. — Куда? еще ты спрашиваешь? Въ потокъ панславизма…

Я не нашелся отв?чать на этотъ укоръ. Дели-Пе?тро, однако, не умолкалъ.

— У русскихъ есть н?что, — продолжалъ онъ, — и властительное и примиряющее!.. Посмотрите у насъ зд?сь. Грекъ ненавидитъ турка; турокъ ненавидитъ грека и араба; автохтонъ Эллады не хочетъ признавать одинаковыхъ правъ за грекомъ, вн? свободной Эллады рожденномъ; болгаринъ т?хъ странъ, гд? я живу, какъ мн? кажется, презираетъ болгарина-шо?па; Сербія и Черногорія въ антагонизм?; друзы и марониты пылаютъ другъ противъ друга зв?рскою враждой… А русскому все равно. Ему всякій братъ. «Э! братъ! братъ!» Только не бунтуй противъ государя. Этого русскій требуетъ… Я вижу тутъ н?что глубокое. Я вижу тутъ не притворство, а естественное свойство русскаго духа. Во-первыхъ, я скажу и самъ про себя: я не дипломатъ; я политикъ. Je ne suis pas diplomate, mais je suis grand politique. Mon coeur ast tres large! Je n’fi pas un coeur de Metternich, mais ma teste (такъ говорилъ онъ вм?сто tete) ma teste est de grand politique! Итакъ я вижу зд?сь н?что глубокое! Я вижу, что русскіе могутъ одинаково д?йствовать съ усп?хомъ и на мусульманъ, и на православныхъ, и на буддистовъ, и на посл?дователей Конфуція… Тутъ можетъ быть сокрыты гигантскія предначертанія историческихъ судебъ. Былъ графъ Амурскій — будетъ графъ Заамурскій, будетъ графъ Брамапутрскій… Это в?рно! «Пошелъ ты вонъ, такой-сякой! Сынъ собаки!» А потомъ — «Ну, какъ ты, братъ, поживаешь? Не выпить ли водочки?» А можетъ быть… а можетъ-быть и наоборотъ… т.-е. прежде: «не выпить ли, братъ, намъ водочки?» И потомъ: «пошелъ вонъ!» И это в?дь способъ недурной. А?

Тутъ уже вс?, и Иссакидесъ, и я, и самъ Несториди засм?ялись громко.

Несториди тогда еще былъ далеко отъ мысли о союз? съ турками, да и теперь, когда онъ склонился, подъ вліяніемъ греко-болгарскаго д?ла, къ подобному союзу, его мысли были вовсе другія, почти противоположныя мыслямъ Дели-Пе?тро. Не изгонять правительство съ Босфора, не бунтовать противу него, вступая въ союзъ съ недовольною партіей мусульманъ, стало теперь ц?лью его; напротивъ того, хранить султана на Босфор? до той минуты, пока эллины выждутъ себ? удобнаго случая самимъ завлад?ть насл?діемъ халифовъ. Такъ думаетъ теперь Несториди и вс? передовые люди подобные ему.

Тогда онъ еще не дошелъ до этой мысли; славянское движеніе не казалось еще очень сильнымъ и опаснымъ; и не вс? посл?дствія его можно было предвид?ть; церковнаго разрыва еще не было у насъ съ болгарами; а турки были въ то время гораздо суров?е и см?л?е84…

Тогда политическая мысль была трудн?е и запутанн?е для такихъ людей, какъ Несториди, и единомышленниковъ его.

Однако онъ возразилъ на краснор?чивыя р?чи Дели-Пе?тро очень обдуманно, тонко и глубоко, хоть и съ односторонностью.

— Если русскіе, — сказалъ онъ, — им?ютъ въ себ? т? два свойства, о которыхъ вы говорите, р?дкую личную доброту и государственную строгость… то это-то и есть наше величайшее несчастіе. Они все возьмутъ! Иго ихъ будетъ легче всякаго другого ига, и нашего имени греческаго не останется…

— Греческое имя пропасть не можетъ! — съ жаромъ перебилъ Исаакидесъ. — Греки сохранились подъ н?сколькими в?ками такого ужаснаго и дикаго ига, что имъ больше нечего бояться за свое будущее…

Несториди усм?хнулся презрительно и, не возражая ему прямо, продолжалъ свою ясную и твердую р?чь, въ которой каждое слово р?зало какъ алмазъ: