теории, вкратце ее можно выразить так: «Поскольку над Токио пролетает бабочка, в Нью–Йорке пойдет дождь». В случае взаимодействия таких сложных систем, как гидрометеорологические, малейший толчок, на первый взгляд не имеющий к ним никакого отношения, может оказаться решающим и повлиять на ход событий. Геометрическая прогрессия и эффект домино, вы понимаете… Так вот возникла идея, как влиять на эти случайные факторы. Образно говоря, научиться контролировать полет бабочки над Токио и тем самым защитить Нью–Йорк от дождя.
– Не понимаю, какое это может иметь ко мне отношение.
– Не верю, но объясню до конца. В прошлом году, как вы помните, двенадцатого мая Крацлаву угрожало наводнению, но поднявшаяся вода не причинила городку никакого ущерба. Уровень воды достиг почти края дамбы, тем не менее… Мы потом посчитали – конечно, приблизительно: Крацлав в принципе должен был быть затоплен.
Я, как мне показалось, выразительно посмотрел на часы.
– Уже заканчиваю. Так вот, в этом году мы снова ждем наводнения, прогнозы в высшей степени неблагоприятные. Крацлавка, может быть, и не поднимется так высоко, ко с прошлого года дамбы не успели укрепить, и на этот раз даже при более низком уровне воды возможен их прорыв. Поэтому в наш отдел обратились с просьбой, чтобы мы – хотя это, безусловно, еще преждевременно, – так сказать, из соображений высшей целесообразности, применили на практике наш метод. Мы берем на себя контроль над бабочкой, и поэтому вы нам нужны.
– Не понимаю.
– Будьте добры, посмотрите сюда. – Он разложил передо мной план города, пестрящий пометками с фамилиями. – С помощью полиции, муниципальных властей, дирекции санатория и так далее нам удалось составить полный список всех, кто двенадцатого мая прошлого года был в Крацлаве. К счастью, курортный сезон тогда еше не начался… И мы пытаемся собрать всех снова, чтобы они повторили то, что делали в прошлом году, – с максимально возможной точностью. Таким образом нам удастся, суммировав эти слабые воздействия, укрепить способность защитных сооружений противостоять наводнению. Поэтому я и прошу вас приехать на один день в Крацлав. Мы оплатим вам стоимость проезда, суточные и дадим официальное освобождение от работы. Уж пожалуйста, помогите нам предотвратить катастрофу.
Я покачал головой:
– Не может быть и речи.
– Вы любите этот город.
Я встал и пошел в прихожую. Он сказал мне вслед:
– Никакой опасности нет. Если что–то не получится, есть спасательная техника. Эвакуация – дело нескольких минут.
Я распахнул дверь на лестничную площадку. Он с расстроенным лицом собирал бумаги. Проходя мимо меня, вдруг поднял голову, и в его черных глазах блеснул огонь.
– Я ведь знаю, вы не из–за того, что там опасно, – сказал он с нажимом. – Но я уже говорил с пани Лидией. И она согласилась.
Сколько же раз мы с Лидусей бывали в Крацлаве, прогуливались под аркадами ренессансных домов, потягивали вино в подвальчиках ратуши, глядели с Сапожной башни на окружающие город холмы или валялись рядом с оградой церковного сада на лужайке за монастырем. В первые наши приезды мы останавливались в Доме туриста, возле автовокзала; позже нашли гостиницу «Парковая», к которой вела романтическая аллея старых дубов, словно целиком перенесенная из тех времен когда жили медленнее и любили сильнее. Впрочем, весь Крацлав был словно из другой эпохи, и мы часто, особенно когда приезжали сюда на Пасху, мечтали найти работу в местном доме культуры или областном музее и поселиться здесь навсегда, подальше от суеты. А пока что на свой лад переименовывали окрестности; холм с церковным садом мы назвали (уже не помню почему) Холмом Шутов, дорогу через лес от Сапожных ворот до старых каменоломен – Заячьим авеню, а Крацлавку окрестили «Потомук», кажется, подхватив случайно подслушанное на нашем любимом мостике смешное словцо какого–то ребенка.
Когда отношения между нами стали портиться, поездки в Крацлав прекратились, и я сейчас уже сам не знаю, что было причиной, а что – следствием. Помню, как–то я попросту бойкотировал зимнюю поездку, заранее зная, что мы будем там только ссориться. Мне не хотелось, чтобы разрастающийся конфликт уничтожил воспоминания о прошлых поездках, чистые и хорошие. Осознав наконец, что мы оказались в тупике и я больше не в состоянии поддерживать то, чего нет, и услышав от Лидуси: Поехали на выходные в Крацлав, я понял, что она бросает на чашу весов последний аргумент – воспоминания, и мне надо соглашаться: это ее право. Хотя я не находил в себе ни веры, ни даже, может быть, доброй воли, одну жалость – к ней, к себе, – и предчувствовал, что все выльется только в лишние два дня кошмара.
Предыдущая неделя тянулась в страшном напряжении – в бесконечных разговорах об одном и том же, только с каждым разом все более тихих, все более безнадежных; мы не читали газет, в телевизор смотрели невидящими глазами, словно умер кто–то близкий и еще лежал здесь, в квартире. И само собой, пропустили сообщение, что ожидается наводнение. Нас озадачили длинные вереницы машин, тракторов и подвод, тянувшихся по шоссе, – правда, когда мы уже почти были на месте. Регистраторша в «Парковой» три раза переспросила, знаем ли мы, что творится, и в самом ли деле хотим остаться. Лидия в конце концов достала свое журналистское удостоверение, а я лишь стоял и кивал, а может, и того не делал.
Был вечер, пятница, 10 мая. Утром мы бродили по Крацлаву, поддавшись настроению безлюдных улочек под низкими сизыми тучами, глядели на бурые воды Потомука и осмотрительно разговаривали только о том, что происходило вокруг. А происходило, к счастью, много чего. Грозящий катаклизм отодвигал на второй план перспективы нашего брака, и я даже повеселел: как ни ужасно это звучит, но мне эта тема уже до того надоела, что я согласился бы даже на потоп, лишь бы не возвращаться к ней снова. Лидуся с радостью подстроилась под мое настроение, и, хотя в тот день в Крацлаве всем было не до смеха (по городу ездила передвижная радиоустановка и без конца повторяла сообщение о приближении последней кульминационной волны), мы целое утро дурачились, как дети.
Но чем больше Лидуся верила, что наш союз спасен, тем сильнее она меня раздражала. Не стоило обольщаться: меня злило облегчение, которое читалось в ее глазах, а перспектива возвращения домой в компании друг друга казалась еще кошмарней, чем необходимость сказать «прощай».
Если бы она по крайней мере не чувствовала себя так уверенно. Но когда мы после ужина пошли к реке, и она, подпрыгнув, как молодая коза – так я подумал про себя, давая волю нараставшей злости, – понесла какие–то пошлости о половинках яблока, о союзах, скрепленных пережитыми испытаниями, и дальше в том же духе: о дереве, доме и сыне, – я подумал, поражаясь собственной низости: Боже, пусть разразится что–нибудь ужасное, только бы не слышать этого больше. Когда я очнулся, мы стояли перед мостиком, путь нам преграждала красно–белая лента, а я, должно быть, молчал уже очень давно, потому что Лидуся опять смотрела на меня со страхом.
И я ощутил внутри какую–то раздвоенность, словно одноклеточное, застигнутое в процессе деления: передо мной стояла женщина, которой я неоднократно искренне признавался в любви, особенно здесь, в Крацлаве, – тем не менее в ее глазах, испуганных и молящих, было что–то невыносимое, что–то, из–за чего мне хотелось ее ударить, но вместо этого я вдруг произнес:
– Уходи.
– Анджей, ты что? Зачем все разрушать?
– Уходи. Собирайся и уезжай, я не хочу тебя больше видеть, все, конец. Поняла? Сколько раз тебе говорить? Я тебя не люблю, уходи, оставь меня одного.
Она еще раза два повторила мое имя, и я вдруг ощутил жалость и страх и даже подумал: если она еще раз повторит: Анджей, то не знаю как, но как–нибудь я все откручу, верну назад. Однако она произнесла что–то другое, чего я в первую минуту не понял, пораженный горькой улыбкой, на мгновение исказившей ее лицо. А потом Лидуся повернулась и убежала, и только тогда до меня дошло, что она сказала: Потомук. Почему? Потомук. Я засмотрелся вниз, на Крацлавку, меня толкали какие–то люди, вода пенилась под брюхом моста, а когда спустя час опасность наводнения миновала, я уже знал, шагая по длинной дубовой аллее, что Лидуси больше не будет, что в нашей комнате остались лишь мои вещи.
– Пани Лидия согласилась, – повторил посетитель. Помолчал немного, оценивая произведенный эффект, и добавил: – Она это выдержит, а вы нет?
И вот она идет, подпрыгивая, со мной под руку, словно и в самом деле не знает, что, в соответствии