знаешь отлично, меня если что с вечера разбудит, я больше не засну. - Она
подошла к аптечке и достала таблетку снотворного. - Если хочешь
разговаривать сам с собой, иди на чердак, - заключила она, ушла и
заперлась в своей спальне.
Прошло несколько дней, и вот как-то вечером, поджаривая во дворе
шницели, я заметил, что небо на юге затягивают дождевые тучи. Я решил, что
это добрый знак - может быть, будет какая-нибудь весточка от Ольги.
Перемыв посуду, я вышел на заднее крылечко и стал ждать. В сущности,
никакое это не крылечко, а просто маленькая деревянная площадка с четырьмя
ступеньками, под которой мы держим помойное ведро. Мистер Ливермор стоял
на своем крыльце, мистер Ковач на своем, и мне вдруг пришло в голову, а
что, если они, как и я, ждут химеру? Если я, скажем, подойду к мистеру
Ливермору и спрошу: "Ваша какая, блондинка или брюнетка?" - поймет он меня
или нет? Была минута, когда мне ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь
моей тайной. А потом зазвучал тот вальс, и едва музыка смолкла, как она
взбежала ко мне по ступенькам.
О, сегодня она счастлива. У нее есть работа. Это я знал, потому что сам
же нашел для нее место. Работала она регистратором, в том же здании, что и
я. Чего я не знал, так это что она нашла квартиру - не то чтобы настоящую
квартиру, но меблированную комнату с отдельной кухонькой и ванной.
Пожалуй, оно даже и лучше, ведь вся ее мебель осталась в Калифорнии.
Поедем туда сейчас? Мы еще поспеем на последний поезд, а переночевать
можно там. Я согласился, сказал, что только сбегаю наверх проведать детей.
Я заглянул в детскую, дети спали, Зена уже заперлась у себя. Я зашел в
ванную вымыть руки и на раковине увидел записку, написанную моей старшей
дочкой Бетти-Энн: "Милый папочка, не бросай нас".
Это смешение реального с нереальным было абсурдно. Дети ведь ничего не
могли знать о моих бреднях. Их ясные глаза никого не увидели бы на заднем
крылечке. А записка всего лишь говорила о том, что они не могли не
почувствовать, как мне плохо. Но внизу ждала Ольга. Я словно ощущал ее
нетерпение, видел, как она, свесив с крылечка длинные ноги, курит и
поглядывает на свои часики (подарок к окончанию колледжа), и однако же
мольба моих детей словно пригвоздила меня к дому. Я не мог сдвинуться с
места. Мне вспомнился парад в нашем поселке, на который я недавно водил
младшего сынишку. Устроило парад какое-то местное братство. В нем
участвовали два оркестра в старинных костюмах и пять или шесть отрядов.
Членами братства, судя по всему, была в основном мелкая сошка -
телеграфисты, парикмахеры. Погода не могла повлиять на мое состояние - я
отлично помню, что день был солнечный, прохладный, - но впечатление у меня
осталось гнетущее, точно я стою у подножия виселицы. В рядах марширующих я
видел лица, изнуренные пьянством, измученные тяжелым трудом, иссушенные
заботами и все как одно с печатью разочарованности, словно целью этого
веселого шествия было доказать, что жизнь - сплошная цепь пагубных
компромиссов. Музыка звучала бравурно, но лица и фигуры выдавали рабов
компромисса, и я, как сейчас помню, встал со своего места на трибуне и
вглядывался в последнюю шеренгу, в надежде найти хоть одно ясное лицо,
которое опровергло бы мои невеселые выводы. Нет, не нашел. Сейчас, сидя в
ванной, я словно сам очутился в рядах той колонны. Впервые в жизни я
