назад.
Ее прислала Блейку администрация - он искал секретаршу. Она была
стройная, застенчивая, но, пожалуй, слишком угрюмая для своих лет - ей
было чуть больше двадцати. В простеньком платье, худощавая, в
перекрученных чулках, но с таким мягким голосом, что Блейк решил ее
попробовать. Она проработала всего несколько дней, когда призналась ему,
что до этого восемь месяцев пролежала в больнице и потом ей очень трудно
было найти работу, вот почему она страшно ему благодарна. Волосы и глаза у
нее были темные, и всегда после ее ухода у Блейка оставалось приятное
воспоминание о чем-то в темных тонах. Со временем он понял, что она очень
впечатлительна и потому одинока. Однажды, когда она заговорила с ним о
том, как она представляет себе его жизнь - множество друзей, деньги,
большая любящая семья, - он подумал: вот оно - чувство ущербности. Чужая
жизнь кажется ей намного прекрасней, чем она есть на самом деле. Как-то
раз она положила ему на стол розу. Блейк выбросил цветок в корзину. "Я не
люблю роз", - сказал он ей.
Она оказалась знающей, аккуратной и прекрасно печатала; единственное,
что Блейку в ней не нравилось, - ее почерк. Корявый этот почерк никак не
вязался с ее внешностью. Скорее она бы должна писать кругло, с наклоном
влево, и действительно, следы такого почерка попадались, перемежаясь с
неуклюжими печатными буквами. Почерк ее наводил на мысль, что она жертва
какого-то внутреннего - эмоционального - конфликта и конфликт этот рвет
связь между буквами. Недели через три, не больше, они заработались однажды
допоздна, ион предложил ей зайти куда-нибудь посидеть. "Если вам хочется
выпить, у меня дома есть виски", - сказала она.
Ее комната напоминала чулан. В углу были свалены коробки из-под платьев
и шляп; и хотя комната, казалось, едва вмещала кровать, комод с зеркалом и
стул, на который он уселся, у стены еще стояло раскрытое пианино с
сонатами Бетховена на пюпитре. Она дала ему рюмку виски и сказала, что
пойдет наденет что-нибудь посвободней. Блейк охотно поддержал ее, ведь,
собственно, ради этого он и пришел. Если он в чем и сомневался, то только
в практической стороне дела. Но неуверенность этой женщины в себе и
чувство ущербности ограждали его от всяких неприятных последствий. Среди
множества женщин, которых он знал, большинство лишены были чувства
собственного достоинства, именно за это Блейк и выбирал их.
Через час или немногим позже, когда Блейк стал одеваться, она
расплакалась. Но Блейк чувствовал себя удовлетворенным и слишком сонным,
чтобы придавать значение ее слезам. Одеваясь, он заметил на комоде
записку, оставленную уборщице. Свет проникал лишь из ванной - дверь была
приоткрыта, - и, разглядывая в этой полутьме записку, он снова подумал,
как не вяжутся с ней эти ужасные каракули, словно их писала другая, грубая
и вульгарная женщина. На следующий день он сделал то, что считал
единственно разумным. Когда она ушла обедать, он позвонил в администрацию
и попросил ее уволить. А потом сразу уехал домой. Через несколько дней она
пришла в контору поговорить с ним. Он велел ее не пускать. С тех пор он ее
больше не видел, до сегодняшнего вечера.
Блейк допил второй коктейль, взглянул на часы и понял, что опоздал на
экспресс. Ну что ж, поедет электричкой пять сорок восемь. Он вышел из
