поговорить насчет одного дельца, думаю, тебя заинтересует. Работа
временная, недели на три, не больше. Требуется кое-кого обобрать. Они
птенцы желторотые, несмышленыши, деньги девать некуда. Операция легче
легкого.
- Да, - сказал я.
- Так вот, давай встретимся в двенадцать тридцать у Кардена, я тебе за
завтраком все и объясню, ладно?
- Ладно, - ответил я хрипло. - Спасибо, Берт.
Я положил трубку и услышал за стеной голос соседа: "В воскресенье
выбрались мы на природу, и Луизу укусил ядовитый паук. Доктор сделал ей
какой-то укол. Говорит, все пройдет". Он набрал другой номер и затянул: "В
воскресенье выбрались мы на природу, и Луизу укусил ядовитый паук..."
Вполне возможно, что человек, у которого жену укусил паук, решил в
свободную минуту сообщить эту новость двум-трем знакомым; столь же
возможно, что паук - это кодовое слово, предостережение либо согласие на
какую-то незаконную махинацию. Испугало меня то, что, став вором, я словно
окружил себя ворами и мошенниками. Левый глаз у меня опять задергался, и
оттого, что одна часть моего сознания изнемогала под градом упреков,
которыми осыпала ее другая часть, я стал в отчаянии подыскивать, на кого
бы свалить мою вину. Я не раз читал в газетах, что развод ведет к
преступлениям. Мои родители развелись, когда мне было лет пять. Недурно
для начала, подумал я, а скоро сообразил и кое-что получше.
Отец мой после развода уехал во Францию, и я не видел его десять лет.
Потом он написал матери, попросил разрешения повидаться со мной, и, чтобы
подготовить меня к этому свиданию, она мне рассказала, какой он развратник
и пьяница и какой жестокий. Дело было летом, мы жили в Нантакете, и я один
поехал в Нью-Йорк на пароходе, а дальше поездом. С отцом мы встретились в
отеле "Плаза" в самом начале вечера, но он уже успел выпить. Своим длинным
чувствительным мальчишеским носом я учуял, что от него пахнет джином,
заметил, что он наткнулся на столик и в разговоре повторяется. Много позже
я понял, что ему, шестидесятилетнему, это свидание далось нелегко. Мы
пообедали и пошли смотреть "Розы Пикардии". Как только появился хор, отец
сказал мне, что я могу выбрать любую девочку, он уже обо всем договорился.
Могу даже попросить одну из солисток. Если бы я решил, что он пересек
Атлантический океан, чтобы оказать мне эту услугу, дело могло бы
обернуться иначе, но я решил, что он предпринял это путешествие, чтобы
насолить моей матери. И струхнул. Ревю шло в одном из тех старомодных
театриков, что, кажется, развалились бы на куски, если б их не держали
амуры. Амуры темного золота поддерживали потолок, подпирали ложи,
подпирали, казалось, даже балкон на четыреста мест. Эти печальные амуры не
давали мне покоя. Если б потолок обвалился мне на голову, я и то
почувствовал бы облегчение. После спектакля мы вернулись в отель помыться
перед встречей с девочками, и отец прилег "на минутку" на кровать и тут же
захрапел. Я вытащил из его бумажника пятьдесят долларов, ночь провел на
вокзале и ранним поездом укатил в Вудс-Ход. Таким образом все объяснилось,
вплоть до нервного потрясения, которое я пережил в верхнем коридоре у
Уорбертонов: я всего лишь заново пережил тот эпизод в "Плазе". Не я был
виноват, что украл тогда деньги, а значит, не виноват и в том, что обокрал
Уорбертонов. Виноват мод отец. Потом я вспомнил, что отец уже пятнадцать
