чьи-то шаги, - а крыса за плинтусом скреблась как ни в чем не бывало. И то
ли от того, что я напряженно прислушивался к звуку крысиных зубов, то ли
от того, что запах соломы и сырости нагонял на меня сон, - только когда я
отнял от лица ладони, за которыми прятался, то увидел, что священник уже
пьет из потира, и понял, что прозевал время причастия.
Дома я просмотрел воскресные газеты на предмет новых краж - их
оказалось сколько угодно. Ограблены банки, из сейфов в отелях пропали
драгоценности, горничную и дворецкого нашли в кухне привязанными к
стульям, на распродаже украдена партия промышленных алмазов, совершены
кражи со взломом в магазинах полуфабрикатов, сигарных лавках и ломбардах и
похищена картина из Института изобразительных искусств в Кливленде.
Перед вечером я пошел в сад сгребать сухие листья. Можно ли придумать
что-нибудь более покаянное, чем убирать с газона мрачное наследие осени
под бледным изменчивым весенним небом?
Пока я сгребал листья, мимо прошли два моих сына.
- У Тоблеров играют в софтбол [облегченный вариант бейсбола], - сказал
Ронни. - _Все_ туда пошли.
- А ты почему не играешь? - спросил я.
- Как же я могу идти, куда меня не приглашали, - бросил Ронни через
плечо, и они прошли дальше.
И тогда я расслышал веселые выкрики с софтбольной площадки, куда нас не
пригласили. Тоблеры жили через несколько домов от нас. В сгущающихся
сумерках голоса звучали все отчетливее, слышно было даже, как позвякивает
лед в бокалах и как дамы нежным хором приветствуют меткий удар.
Почему меня не пригласили к Тоблерам играть в софтбол? Почему нас
отстранили от этих невинных радостей, отняли веселое сборище, далекий
смех, голоса и хлопанье дверей и они светят мне из мрака прощальным
светом? Почему нас не пригласили к Тоблерам играть в софтбол? Почему
такого славного малого, как я, не пускают играть в софтбол из соображений
социального превосходства, а проще сказать - карьеризма? Что же это за мир
такой? Почему меня оставили одного с моими сухими листьями в полутьме,
покинутого, тоскующего, озябшего?
Пуще всего я ненавижу сентиментальных идиотов - всех этих меланхоликов,
которые от избытка сочувствия к другим людям не успевают проникнуться
радостным сознанием собственной личности и, витая в воздухе подобно
одушевленным клочьям тумана, сами безликие, только и делают, что всех
жалеют. Калека-нищий на Таймс-сквере, предлагающий на продажу два десятка
карандашей, нарумяненная старушка, что разговаривает сама с собой в вагоне
подземки, сексуальный маньяк в общественной уборной, пьянчужка, заснувший
на лестнице в метро, не просто вызывают их жалость: они сами мгновенно
уподобляются этим несчастным. Обломки человечества словно топчут ногами их
недозрелые души и за день доводят до такого неистовства, какое царит разве
что в тюрьме во время бунта заключенных. Разочарованные в самих себе, они
всегда готовы разочароваться и за любого из нас и из своей слезливой
разочарованности возводят целые города, королевства, галактики. Ночью,
лежа в постели, они жалеют горемыку, потерявшего лотерейный билет, на
который пал крупный выигрыш, великого писателя, чье лучшее творение по
ошибке сожгли в камине, и Сэмюела Тилдена, у которого плутни избирательных
комитетов отняли победу на президентских выборах. И вот оттого, что я
