или Бретани, я буду им рад; и если они умеют танцевать, кувыркаться и петь, мы проведем веселую ночь, как бы ни злилась буря. Такие потешные дурни куда приятней, чем вы или совы, – продолжил барон, посмеиваясь над своими унылыми компаньонами без особой учтивости.
Грегори и Дигори приняли этот комплимент с поклоном, радуясь предстоящей забаве не меньше, чем их господин.
Начальник стражи скоро вернулся – с кислым лицом и докладом, весьма отличным от прежнего. Странники не были ни чужеземцами, ни шутами, ни жонглерами. Они оказались всего лишь двумя бедняками, отцом и сыном, которые несли связки восковых свечей в маленькую часовню возле Натанс Кайв, но, застигнутые в дороге бурей и ночной темнотой, не решились идти дальше, и потому осмелились просить приюта в замке.
Это известие сильно огорчило барона. Если и прежде он был в дурном настроении, то теперь новая неудача привела его в бешенство. Начальник стражи, столь же разочарованный, с готовностью исполнил хозяйский приказ: не медля ни минуты, прогнать этих бродяг и бездельников. И бедняги отправились восвояси, выслушав немало бранных слов и получив несколько оплеух и затрещин. Они печально побрели прочь; ветер дул так сильно, что они едва передвигали ноги, возвращаясь на крутую, узкую и длинную тропу, ведущую от замка к проезжей дороге.
Они были голодны, замерзли и промокли насквозь. К тому же связки восковых свечей, которые они тащили на спине, весили немало, и нести их приходилось бережно, чтобы не уронить и не сломать. Путники отводили душу, ругаясь и ворча, и много раз помянули барона из Тинтаджела недобрым словом.
– Его зовут веселым и храбрым, – сказал старик, – а по мне, он такой же весельчак, как старая криворотая Джоан. Веселые люди любят радовать других, и ни один истинный храбрец не прогнал бы двух бедняков, точно собак, от своих дверей в такую ночь. Нет, не верю я в его смелость. Он храбрится, покуда сидит в замке, среди каменных стен и неприступных башен. Но заставьте его выйти наружу, в ненастье и тьму, и я погляжу, не затрясется ли он от страха, услышав крик пролетающей клушицы*. В Корнуолле все знают, что в одну из этих птиц вселился дух короля Артура, и ее появление не сулит добра тому, кто в штормовую ночь заслышит ее крики.
– И тому, кто гонит от ворот голодных бедняков, – подхватил его сын, крепкий парень бесстрашного и дерзкого нрава. – Я до смерти проголодался и должен раздобыть что-нибудь на ужин, даже если придется просить о помощи старую колдунью Джоан. Да я и попросил бы, если б знал, где она живет. Я пойду к ней сквозь огонь и воду, пусть только один из ее дружков-пикси укажет мне путь.
– Это самые безрассудные и опасные речи, какие мне приводилось слышать, Вилл Пенраффин, – ответил старик. – Думай, что говоришь!
Но едва смельчак Вилл произнес эти слова, оба они увидели бледный мерцающий свет, нечто вроде изумрудно-зеленого шара, не лишенное сходства с тем сиянием, что исходит от светляка, когда он зажигает свою крохотную лампу теплой летней ночью. Казалось, он кружил прямо перед ними.
– Очень странно, – сказал отец, – мне это не по душе.
– А мне по душе, – отозвался Вилл, – и я последую за ним и погляжу, что из этого выйдет. Должно быть, это светильник пикси, а он никогда не горит понапрасну. Я иду.
– Не делай этого, сынок, – сказал старик, – он может завести тебя в трясину, в отверстие рудничной шахты, в разрытую могилу на кладбище. Не ходи за ним.
– Нет, я все же пойду, – ответил его сын, – и увижу, к добру это или к худу, не будь я Вилл Пенраффин!
– Сперва спроси его, кто или что он такое! – воскликнул встревоженный старик. – Эй, эй! Заклинаю тебя, мистер Джек-фонарик**, ответь, кто ты? Скажи нам, если это доступно людскому разумению, кто ты и куда направляешься?
– Крэбби Кросс,
Помощь вам в беде принес.
Эти слова, казалось, не были сказаны никем, находящимся поблизости, –
