провел лицом к лицу с прекрасной колдуньей, что сейчас мне не хватало духу разлучить их. Если это было сентиментальное побуждение – что ж, значит, я сентиментален.
Когда раму прислали, я повесил его напротив камина. В бумагах тетушки, досконально мною изученных, не нашлось ничего, что объяснило бы происхождение моего портрета или портрета женщины с удивительными глазами. Я узнал только, что вся прежняя обстановка досталась тете после смерти моего двоюродного деда, главы семейства. Впору было поверить, что на картине изображен не я, а мой предок, и сходство объясняется лишь общими фамильными чертами. Но каждый посетитель неизменно восклицал: «До чего похоже! Да ведь это вы!». Пришлось использовать версию Джейн насчет «бала- маскарада».
На этом, как вы можете предположить, история портретов закончилась. То есть вы могли бы это предположить, если бы не изрядный объем текста, следующий далее. Так или иначе, мне эта тема казалась исчерпанной.
Я зашел к Милдред и пригласил ее с матерью погостить у меня. Я старался даже мельком не глядеть на картину в эбеновой раме. Невозможно было ни забыть, ни без трепета вспомнить необычное чувство, которое я испытал, когда наши глаза впервые встретились. И теперь мне боязно было еще раз увидеть этот взгляд.
К приезду Милдред я кое-что изменил в убранстве дома. Большую часть старинных вещей я вернул с чердака и после целого дня, посвященного расстановке и перестановке мебели, уселся перед огнем и откинулся на спинку кресла в приятной усталости. Я лениво посмотрел на картину. Темные глубокие глаза встретились с моими и вновь, точно неодолимым волшебством, приковали их к себе. Так иногда, подчиняясь странной причуде, мы долго смотрим в глаза своему отражению. Я глядел и глядел, пока меня не обожгло болью – острой болью подступающих слез.
– Я хотел бы, – сказал я, – как бы я хотел, чтобы ты была женщиной, а не картиной! Спустись! Ах, сойди ко мне!
Мне самому стало смешно, когда я произносил эти слова. Но даже смеясь над собой, я все-таки протягивал руки к портрету.
Я не спал и не был пьян. Я был бодрым и трезвым, как ни один человек в мире. Но, протянув к ней руки, я увидел, что глаза на картине слегка расширились, а губы дрогнули. Голову даю на отсечение, что это правда, – ее руки шевельнулись, и что-то вроде улыбки скользнуло по лицу.
Я вскочил на ноги.
– Ну нет, так не пойдет! – воскликнул я. – При свете камина чего не пригрезится. Надо зажечь лампу.
Собираясь позвать горничную, я уже взялся за колокольчик, когда услышал какой-то звук позади и обернулся – колокольчик так и не прозвонил. Огонь в камине догорал, в углах комнаты лежала глубокая тень. Но несомненно, там, за высокой спинкой кресла, было что-то еще темнее тени.
– Надо узнать, что это, – сказал я, – иначе я никогда не прощу себе малодушия.
Я оставил колокольчик, схватил кочергу и разворошил гаснущие угли. Затем шагнул назад и взглянул на картину. Эбеновая рама была пуста! В тени за креслом послышался слабый шорох, из мрака появилась женщина и пошла – медленно пошла прямо на меня.
Надеюсь, мне больше никогда не придется испытать такого панического страха. Я не мог ни шелохнуться, ни заговорить, даже ради спасения собственной жизни. Или все известные законы природы – ничто, или я сошел с ума? Я стоял, весь дрожа, – но теперь с гордостью вспоминаю, что сумел устоять на месте, пока черное бархатное платье шелестело по ковру, приближаясь ко мне.
Через миг меня коснулась рука – мягкая, теплая человеческая рука, и тихий голос произнес:
– Ты звал меня. Я пришла.
От ее прикосновения и голоса со мной произошла чудесная перемена. Не знаю, как это выразить, но больше меня не страшило и даже не удивляло, что портреты обретают плоть. Напротив, все случившееся показалось мне естественным и радостным.
Я подал ей руку и перевел взгляд на свой портрет, но не смог различить
