«Вернись, бедное погибшее дитя!» Мое сердце радостно забилось, и я пришла к ней. Дорогой, она отшатнулась от меня и убежала, крича, что в доме призраки. Она повернула наши портреты лицом внутрь и снова вставила их в эбеновую
раму. Мать обещала мне, что они всегда будут храниться здесь. Ах, все эти годы твое лицо было рядом с моим…
Она замолчала.
– А тот человек, которого ты любила?
– Ты вернулся домой. Мой портрет исчез. Тебя обманули, и ты женился на другой. Но я знала, что однажды ты снова придешь в этот мир, и тогда я найду тебя.
– Вторая попытка? – спросил я.
– Вторая попытка, – медленно проговорила она. – Ради этого я отдала душу. Если и ты откажешься от надежды на небеса, я смогу остаться здесь – и быть тебе женой. О дорогой, после всех этих лет, наконец-то, наконец!
– Если я отдам свою душу, – произнес я, и мои слова не показались мне бредом, – если отдам ее, то взамен получу тебя? Но, любимая, это же просто нелепость. Ты и есть моя душа.
Ее глаза смотрели прямо на меня. В тот миг, вопреки всему, что случилось с нами и чему еще предстояло случиться, наши души встретились и слились воедино.
– Так ты решил – сознательно и по доброй воле – ради меня оставить надежду на рай, как я оставила свою ради тебя?
– Вовсе нет, – сказал я. – Лишь бы нам быть вдвоем, и я не утрачу своего рая. Скажи, что мне сделать, чтобы мы всегда вместе были в раю, как сейчас?
– Я скажу тебе завтра, – ответила она. – Приходи один к полуночи – это время призраков, не так ли? В полночь я сойду с картины и больше не вернусь туда. Я проведу с тобой всю жизнь, умру и буду похоронена, и тогда мне в самом деле настанет конец. Но сперва мы будем жить, сердце моего сердца.
Я опустил голову ей на колени, скованный странной дремотой. Прижимая ее руку к своей щеке, я потерял сознание. Меня разбудил серый призрачный свет ноябрьского утра в незанавешенном окне. Моя голова лежала у меня на руке и покоилась – я быстро приподнялся – ах! не на коленях возлюбленной, а на расшитой подушке старого кресла. Я вскочил, озябший и растерянный спросонок, и посмотрел на картину. Она сидела там, моя госпожа, моя любимая. Я протянул руки, но страстный окрик замер у меня на губах. Ведь она сказала – в полночь. Каждое ее слово было для меня законом. Поэтому я просто стоял и смотрел в зеленовато-серые глаза на портрете, пока на мои глаза не навернулись слезы от счастья.
– О! дорогая моя, дорогая, как мне дождаться назначенного срока?
Нет, я не думаю, что высшая цель и оправдание моей жизни были всего- навсего сном.
Неверными шагами я поднялся в свою комнату, повалился на кровать и заснул тяжело и без сновидений. Когда я встал, было уже далеко за полдень. Милдред с матерью должны были приехать к ланчу.
В час дня я вспомнил о существовании Милдред и ее предстоящем визите. Вот теперь действительно начинался сон…
С острым чувством абсурдности любого действия без нее, я отдал необходимые распоряжения для встречи гостей. Я учтиво приветствовал Милдред и ее мать, но мои любезные фразы, казалось, произносил кто-то другой, а не я. Голос звучал как эхо, сердце было не здесь.
Правда, дела шли не так уж плохо, пока в гостиной не накрыли стол к вечернему чаю. Милдред с матерью заботились о том, чтобы ручеек пустой болтовни журчал без умолку, а я терпел это, как грешник в ожидании рая легко переносит муки чистилища. Я посмотрел на мою милую в эбеновой раме и понял: все испытания, и пошлейшая глупость, и отчаянная скука – пустяки, если в конце концов она вернется ко мне.
Но когда Милдред тоже взглянула на портрет и сказала: «Не много ли она
