симфонического оркестра. Миссис Хартер взглянула на часы. На сей раз она не спала. Наяву, в здравом уме и твердой памяти, она слышала голос мужа. Это не галлюцинация, она была уверена. В растерянности она пыталась припомнить все, что Чарльз объяснял ей из теории радиоволн.
Неужели Патрик действительно говорил с нею? Неужели это его голос доносился сквозь пространство? Существуют какие-то «мертвые зоны», блуждающие волны или что-то в этом роде. Она вспомнила, что Чарльз говорил об интервалах в настроечной шкале. Возможно, здесь и кроется разгадка всех так называемых психологических феноменов? Нет, в этой идее не было ничего невероятного. Патрик говорил с ней. Он использовал возможности современной техники, чтобы подготовить ее к тому, что вскоре должно случиться… Миссис Хартер позвонила в колокольчик и позвала свою горничную, Элизабет.
Элизабет была высокой костлявой женщиной лет шестидесяти. За ее суровой наружностью скрывалась самая нежная привязанность к хозяйке.
– Элизабет, – сказала миссис Хартер, когда ее верная служанка явилась, – ты помнишь, что я говорила тебе? Верхний с левой стороны выдвижной ящик моего комода. Он заперт длинным ключом с белым ярлычком. Там все готово.
– Готово, мэм?
– Для моих похорон, – сердито фыркнула миссис Хартер. – Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду, Элизабет. Ты сама помогла мне укладывать эти вещи.
У Элизабет вытянулось лицо.
– О, мэм, – заголосила она, – не надо об этом думать! Мне казалось, что вам уже намного лучше.
– Всем нам предстоит покинуть этот мир раньше или позже, – рассудительно сказала миссис Хартер. – Мне уже перевалило за семьдесят, Элизабет. Ну, ну, не строй из себя дурочку. Если тебе непременно надо поплакать, ступай и плачь где-нибудь в другом месте.
Элизабет удалилась, все еще шмыгая носом. Миссис Хартер сочувственно посмотрела ей вслед.
– Безмозглая старая дуреха… – проговорила она. – Но преданная, очень преданная. Не могу вспомнить, сто фунтов я оставила ей или только пятьдесят? Надо бы оставить сто.
Этот вопрос тревожил старую леди, и назавтра она села и написала поверенному, чтобы тот выслал завещание, поскольку ей необходимо перечитать его. В этот же день за ланчем Чарльз сказал нечто такое, что озадачило и напугало ее.
– Да, кстати, тетя Мэри, – произнес он, – что там за смешной старик в комнате для гостей? Я имею в виду картину над каминной полкой. Кто этот допотопный щеголь с бородой и бакенбардами?
Миссис Хартер строго поглядела на него.
– Это твой дядя Патрик в молодости, – сказала она.
– О, тетя Мэри, мне очень жаль. Я не хотел быть грубым.
Миссис Хартер приняла извинения, величаво кивнув головой.
Чарльз продолжал неуверенным тоном:
– Я только хотел кое-что узнать. Понимаете…
Он смущенно остановился, и миссис Хартер властно спросила:
– Ну? Что ты собирался сказать?
– Ничего, – торопливо ответил Чарльз, – то есть ничего важного.
Старая леди больше не задавала вопросов, но, как только они остались наедине, снова вернулась к этой теме.
– Я хочу, чтобы ты сказал мне, Чарльз, что заставило тебя расспрашивать о портрете твоего дяди.
Чарльз выглядел сконфуженным.
– Ведь я уже сказал, тетя Мэри. Ровным счетом ничего, кроме моих фантазий, – полнейшая чушь.
– Чарльз, – произнесла миссис Хартер своим самым аристократическим тоном, – я требую, чтобы ты рассказал мне все.
– Хорошо, дорогая тетя, если вы непременно хотите. Мне кажется, я видел его – человека с картины. Я видел его в последнем окне, когда прошлым вечером шел по аллее к дому. Игра света, наверное. Но я все ломал голову, кто бы это мог быть. У него такое лицо… викторианских времен, если так можно
выразиться. Элизабет сказала, что в доме нет никаких посетителей, а позже я случайно заглянул в гостевую комнату и увидел портрет над камином. Тот самый человек! Думаю, это объясняется просто: подсознание и все такое прочее. Наверняка я заметил картину еще раньше, но не отдавал себе в этом отчета, вот мне и померещилось лицо в окне.
– Крайнее окно? – резко спросила миссис Хартер.
– Да, и что из этого?
– Ничего, – сказала миссис Хартер.
И все же она была испугана. В той комнате когда-то помещалось
