? Вадим, твоя чрезмерная эмоциональность делает тебя пристрастным, а потому необъективным. — Я попытался придать своему голосу как можноболее примирительный тон. — Что ты знаешь об этом человеке, с которым случайно столкнулся в дверях?
— Да ты посмотри на его пропитую рожу! Какие еще свидетельства тебе нужны?
— Один старый друг нашей семьи, мастер на все руки и умнейший человек, в голодные девяностые зарабатывал на жизнь ремонтом советских ламповыхрадиол и телевизоров. Так вот он говорил: «Да разве можно понять человека? Он же в миллион раз сложнее телевизора!». Я хочу сказать, что ты слишкомвсё упрощаешь. Мы ничего не знаем о Валере, чтобы столь однозначно судить о нём. Например, как часто у него случаются запои. Вполне возможно, вобычной ситуации он вполне адекватный человек и понимает свои интересы не хуже нас с тобой.
? Да какие у него могут быть интересы?! Его интересы ? получить зарплату и «залить за воротник». И он не одинок, здешние аборигены все такие,поверь мне. Ты же сам видел, они до сих пор собираются в клубе и поют хоралы во славу Совка ? в точности как Швондер с компанией в «Собачьемсердце»! Типичное совковое быдло, ограниченные, туповатые люди, ? тут Вадим запнулся и через секунду уточнил: ? за редким исключением. Это та жепорода человекообразных, что гениально описана Булгаковым. Раньше они гадили в парадных, ходили в грязных валенках по мраморной лестнице иворовали чужие калоши. Сейчас их потомки делают то же самое и много ещё чего похлеще, только валенки и калоши исчезли из обихода.
Я опять попытался вклиниться репликой в бурный поток фраз:
? Если тебя послушать, можно подумать, что ты открыл новый подвид хомо сапиенс.
? Именно так! Вся эта генерация людей представляет собой тупиковую ветвь эволюции. Они не развиваются, а деградируют. С каждым последующимпоколением опускаются всё ниже по эволюционной лестнице. Вот этот экземпляр, которого мы только что видели. Это же пародия на хомо сапиенс!Типичный Шариков!
? Он не Шариков.
? А кто же он, по-твоему?! — В возгласе Вадима прозвучало такое возмущение, словно я усомнился в гениальности автора «Собачьего сердца».
? Скорее, Тузиков.
? Не ёрничай! Что от него можно ожидать, кроме хамства, грубости и матерщины? При этом он, как и все ему подобные, переполнен лютой ненавистьюко всем успешным, образованным, богатым и что-то умеющим. Зависть и злоба гложут его изнутри. Можно подумать, кто-то ещё, кроме него самого,виноват в его проблемах. Такие, как этот алкоголик, мне ненавистны. Я абсолютно согласен с профессором Преображенским ? я тоже не люблюпролетариат! И нисколько не стыжусь в этом признаться. Страшно подумать, ещё совсем недавно подобные типы были нам
Наконец, он замолчал. Вадим не подыскивал слов, все нужные слова были наготове. Чувствовалось, всё это он не сейчас придумал, это была егопринципиальная позиция, плод раздумий, отражающий его жизненный опыт.
Но я тоже не вчера родился, и у меня есть определённая жизненная позиция. В этот вечер я не собирался ему уступать!
? Знаешь, Вадим, не далее, как вчера, один человек заставил меня по-иному взглянуть на эту проблему. Ты прав: представители самого передового,как нас раньше убеждали, класса ? пролетариата зачастую не являются носителями лучших человеческих качеств. По этому поводу кто-то изреволюционеров прошлого сказал примерно так: «Да, человек низок, жалок, завистлив. Но он такой потому, что таковы условия его существования.Измените их ? и вы получите другого человека». Который не будет гадить на лестнице ? это я уже от себя добавляю.
? Ты что, собираешься оправдывать Шарикова?!
? Нет, конечно. Патологический хам ? это в самом деле клинический диагноз. И он действителен для любого времени, в том числе, и для нашего.Шариковы омерзительны, и тут нечего обсуждать.
Вадим уже готовился перебить меня, но я предупредил его:
? Подожди, не перебивай. Я тебя выслушал, теперь дай мне высказаться. Ты мало знаешь о моей семье, а вот сейчас есть смысл рассказать о ней…
Я задумался на секунду, вызывая в памяти образы дорогих мне людей.
? Мой дед был простым рабочим, правда, высокой квалификации, прошёл войну. Я успел с ним пообщаться в детстве. Он был вынужден рано начатьзарабатывать себе на хлеб, почти при этом не учился и остался малограмотным. Я видел некоторые бумаги, написанные его рукой. Дед не имел нималейшего понятия о правилах правописания, а написанный им текст отличался таким косноязычием, что для его понимания надо было обладать немалойсообразительностью. Дед очень гордился, что знает правило деления дробей ? это когда числитель первой дроби умножается на знаменатель второй, и такдалее. В подпитии он любил экзаменовать меня по этой части.
Я непроизвольно улыбнулся. Перед моими глазами всплыло раскрасневшееся лицо деда, который пытается растолковать внуку-первокласнику ту«вершину знания», до которой он добрался в своём школьном обучении.
— А я полагал, ты из интеллигентной семьи…
Лицо Вадима выражало крайнюю степень изумления. Наверное, если бы я ему признался, что являюсь внебрачным сыном английской королевы, онудивился бы меньше. Но было нечто ещё, проступившее на его лице до того явственно, что читалось столь же легко, как печатный текст в книге. И этобыло… разочарование. Он во мне разочаровался. Вадим даже непроизвольно слегка отстранился от меня.
— Мой дед и слова такого не знал — интеллигент. Хотя, ты прав, он действительно был интеллигентом, но не по причине образования или характератруда, а по внутренней сути. Все библейские заповеди для него были не писаными на бумаге правилами, а осознанными жизненными принципами.
Я «завёлся» так же, как и Вадим, и уже не мог остановиться.
— Но его сын, мой отец, получил высшее образование, стал не просто классным, а очень уважаемым специалистом в своей области техники. Он былочень начитанным человеком. Самое важное, что он сделал для меня ? привил мне любовь к чтению. Слава богу, он успел это сделать ещё до того, как всемьях появился персональный компьютер ? подозреваю, его придумал враг человечества. Так вот, к чему я всё это тебе рассказал… Если бы новая властьне переселила семью моего деда из подвала в барскую квартиру, «уплотнив», естественно, старых хозяев, дед так и остался бы в подвале, и в буквальномсмысле, и в фигуральном. И мой отец не стал бы в этом случае тем, кем он стал.
Вадим уже не пытался меня перебивать. Он просто молча смотрел на меня в упор, пристально, изучающее, словно открывал меня заново.
— Мы сейчас такие умные, с высшим образованием, знаем, что такое «амбивалентность». — Я продолжал, не обращая внимания на реакцию Вадима. —Поэтому мы на стороне профессора Преображенского, сочувствуем ему и вместе с ним ненавидим и презираем чумазых «кухаркиных детей», которые ходилив грязных валенках по мраморной лестнице, забывая при этом, что эти дети были нашими дедами и прадедами. Исторический парадокс: профессорПреображенский стал образцом для подражания, подлинным кумиром для потомков тех самых плебеев, что не догадывались вытереть обувь на пороге. Амежду тем эта лестница в доме, где жил профессор, была частью того самого пресловутого «социального лифта», который поднял моего деда, а вместе сним огромную
Когда я непроизвольно, неожиданно для самого себя выделил голосом «серую массу», Вадим вздрогнул. В этот момент мы оба почувствовали, что нашиотношения уже не будут такими, как прежде. Впервые за несколько лет в них появилась трещинка.
Несколько секунд мы шли молча. Этого времени мне хватило, чтобы пожалеть о сказанном. Мрачный вид Вадима, его молчание отрезвили меня.
