– Мы падаем! – закричал я хиссу. – Корабль падает на планету!
Вместо ответа, он опять замахнулся мечом.
– Мы погибнем, идиот! – крикнул я, парируя удар. – Сгорим в атмосфере!
Тщетно. Каламит продолжал свою войну.
Не знаю, на что он рассчитывал. Может, лишившись глаз, просто не желал видеть происходящего? Может, готовился погибнуть, но забрать меня с собой?
Так или иначе, вернуться в корабль я уже не мог: приходилось не только отбиваться от настойчивого и безумного врага, но и удерживать себя на поверхности корпуса. «Люцифер» трясло так, что я всерьёз опасался сорваться с обшивки. Кисть руки пришлось просунуть между прутьями фазовой решётки, а ногами обвить основание антенны. Каламит удерживал себя примерно так же, но на его стороне было преимущество в росте и длине клинка: он атаковал меня почти без опаски получить ответный удар.
Я устал так, как не уставал никогда в жизни. Невозможно осознать подобную усталость, пока не испытаешь её сам. Не знаю, что придавало мне сил. Наверное, единожды сдавшись там, в сером тумане сна, я утратил способность сдаваться.
К счастью, атаки хисса быстро перестали быть точными и понемногу теряли силу. Каламиту тоже приходилось несладко, корабль трясло всё жёстче.
Мне казалось, что в далёкой галактике техника не должна испытывать проблемы, свойственной земным кораблям, – нагрев при входе в атмосферу. По крайней мере, не помню, чтобы «Варяг» хоть раз столкнулся с чем-то подобным. Но очень скоро я понял, что с «Люцифером» что-то не так.
Он не нырял в атмосферу, а падал как бы плашмя. Курс громадного корабля стабилизировался, рысканье прекратилось, гул двигателей сделался глуше и надсадней. С задней поверхности надстройки не был виден нос, догадываться о происходящем можно было только по отблескам пожара, медленно разгоравшегося на нижней полусфере.
Сейчас я наблюдал явление, которое у Земли не удавалось увидеть вживую даже космонавтам!
Космический корабль по роду службы обладает огромной кинетической и потенциальной энергией. С этой точки зрения даже такой крошечный агрегат, как посадочная капсула «Союза», можно сравнить с разогнанным до предельной скорости тридцативагонным товарным поездом.
Возьмите паузу: сравните «Союз» с «Люцифером».
И при посадке эту энергию надо как-то израсходовать.
Можно внутрь – тогда корабль расплавится, а его содержимое сгорит.
Можно наружу… Да, лучше, конечно, наружу.
Проблема в том, что молекулы воздуха, которых полным-полно даже в самых верхних, разреженных слоях атмосферы, ударяются о поверхность корпуса, отскакивают в направлении движения корабля, бьются о другие молекулы и передают им свою скорость. Перед машиной возникает подушка перегретого газа.
Когда я говорю «перегретого», я имею в виду «раскалённого и очень плотно сжатого». Как при взрыве. Фактически падающий на планету корабль гонит перед собой настоящую ударную волну.
А когда газ входит во вкус и разогревается по-настоящему, с атомов начинает «сдувать» электроны. И газ превращается в плазму, что ещё менее забавно.
Поэтому сидеть верхом на горящем космическом корабле страшно до одури. Даже если не брать в расчёт, что корабль падает на планету, а рядом пытается достать меня мечом бесноватый Тёмный Владыка. И то, что Каламит намеревался сгореть вместе со мной, утешало довольно слабо.
Хотя всё-таки немножко утешало.
Я вцепился в антенну, отбивал атаку за атакой и думал, почему же «Люцифер» не в полной мере задействует свои посадочные системы. Технологии далёкой галактики земным конструкторам и не снились, здешние щиты рассеивали энергию трения о воздух каким-то неизвестным мне, но крайне эффективным способом.
Вряд ли командование линкора, кто бы там его ни принял после выхода из строя адмирала Раказа, мечтало погубить корабль так глупо. Значит, «Люцифер» искалечен защитным полем Шестерни слишком сильно, чтобы уцелеть при аварийной посадке. И все мои отчаянные потуги выжить заведомо лишены смысла.
От этой мысли я начал работать клинком ещё усерднее, чисто назло воле Силы. Каламит, впрочем, и сам выдохся, теперь наша дуэль всё больше начинала напоминать потешную драку резиновыми колотушками в ЦПКиО имени Щербакова.
Рукотворная заря разгоралась под кораблём. Свечение раскалённого воздуха становилось нестерпимым. Я смутно надеялся, что широкий корпус укроет меня от плазмы, но надежды оказались напрасными: Ликон приближался, языки густого пламени охватывали «Люцифер», лизали корму, тянулись к надстройке.
Линкор вдруг перестал дрожать. Я бросил быстрый взгляд вниз: кипящая лава атмосферы полностью скрыла корму и дорсальную структуру. Мы тонули, рубка медленно погружалась в огненное море.
Становилось трудно дышать, пот заливал глаза. Я чувствовал жар… но только в своём воображении. Как ни странно, никакого по-настоящему физического дискомфорта пока не ощущалось. Каламит, судя по всему, страдал тоже не больше обычного. А я так надеялся увидеть, как Тёмный лорд, подобно вампиру, сгорает и рассыпается чёрным масляным пеплом! Но нет, наша дуэль, торжество сюрреализма над реальностью, продолжалась. Устало гудели клинки, вяло ярилась Сила. Мы оба никак не могли отцепиться от своих «якорей», поэтому поединок уверенно перешёл в стадию траншейного тупика.
Через четверть часа первые языки огня коснулись моих сапог.
Спустя ещё несколько томительных минут я начал тонуть.
Не в адском океане огня. В обшивке.
«Люцифер» плавился, металл становился текучим. Я по-прежнему не ощущал жара. Каламит, собака, тоже.
Когда я почувствовал, что погрузился в металл примерно по щиколотку, фазовая решётка, мой «якорь», уступила температуре. В ладони остался бесполезный обломок
