– Зачем? – насторожился тот, словно Сидда уже отобрал у него жалованье, до означенной суммы определенно недотягивавшее.
– Ну, может, понравилась она тебе. Может, не только понравилась, но и… кхм…
– Десять тысяч? – переспросил Кентон. – Никак нет, шеф.
И подмигнул заговорщически:
– Если вам интересно, я знаю, где подешевле.
– Придурок! – разозлился Бейнлаф. – Пошел вон!
– Слушаюсь, шеф.
Дверь за сбежавшим молодчиком захлопнулась, и Сидда снова закопался в бумажки.
Итак, Эйден Мерит за несколько недель до своей трагической гибели снял с личного счета ровно десять тысяч рейлов.
Ровно десять тысяч рейлов обнаружено после взрыва в вещах Эбигейл Гроу.
Согласно отчетам Скопы, между этими двумя что-то было, но свечку им агент Бейнлафа не держал, так что и доподлинно знать не мог… Но Оливи позже отметила, что девица Гроу страдала и вздыхала, а после взрыва кинулась в лабораторию, вытаскивать из огня – кого? – правильно, Мерита.
И получалось… Ерунда полная получалась.
Прав Кентон: десять тысяч – многовато будет. Мягко говоря. Но у Мерита денег куры не клевали, притом что сам он был, как всем известно, не жилец… Разве тот же Кентон за кошелек держался бы, зная, что откинется скоро? А может, господин Эйден решил таким образом от старых грешков откупиться?
Шефа Бейнлафа больше устроило бы, будь Мерит гилешским шпионом, а девица Гроу – его пособницей. Но не складывалось. Никак не складывалось…
Но, может, и сложится еще. Чувства все эти, порывы внезапные сильно общую картину искажают, но, с другой стороны, одно другому не мешает: можно и страсть иметь, разделенную или проплаченную, и при этом на соседнюю державу работать. Все равно у Сидды других версий пока не было, а значит, эту нужно отработать как положено.
Глава 16
Эби отпустили под вечер.
Вызвали из камеры, провели по длинному коридору, по дорожке, которую она подметала днем, и чуть ли не взашей вытолкали в открытую угрюмым охранником калитку в больших металлических воротах.
За воротами сновал подозрительный люд. Мужчины, женщины… хныкал ребенок… Встречали кого-то из друзей или родни? Принесли передачу? Караулили обидчиков, укрывшихся за каменными стенами от расплаты? Последняя мысль появилась при взгляде на компанию угрюмого вида мужчин, вооруженных длинными палицами. Они с подозрением осматривали каждого, кто попадался им на глаза, и, оказавшись под прицелом враждебных взглядов, Эбигейл, насколько это было возможно в ее состоянии, ускорила шаг.
С ночи ее лихорадило, бросая то в жар, то в холод. Боль не давала вдохнуть, лицо горело, губы пересохли. Нестерпимо хотелось пить, а еще лучше – найти тихое местечко, где можно посидеть с часок и прийти в себя, но девушка боялась, что, присев, уже не встанет и тогда даже к утру не доберется до дома. А нужно успеть дойти засветло: глупо получится, едва выйдя из каталажки, снова попасть в облаву.
Эбигейл невесело усмехнулась, представив, как ее хватают и волокут в фургон. Зато на этот раз нашлось бы чем объяснить позднюю прогулку. Может быть, даже поверили и отпустили бы. Но пришлось бы начинать долгий путь от тюрьмы до дядькиного дома сначала.
Нет уж!
Она шагала, сцепив зубы и не позволяя себе остановиться ни на минутку.
Серое тюремное платье. Мятый чепец, под которым спрятались неровно обрезанные волосы…
Волосы нужно сразу же вымыть и вычесать частым гребнем. Не хватало, чтобы у нее вши завелись. И вообще отмыться. Одежду сменить.
А там переждет пару дней, отойдет немного и уедет, как собиралась. Дядьке и не скажет. Вряд ли он ее удерживать станет, но все равно не скажет – так вернее…
Она шла, отвлекая себя этими размышлениями, стараясь не замечать ни боли, ни взглядов, которыми награждали ее прохожие. Бормотала что-то себе под нос. Кряхтела по-старушечьи, когда дорога уходила вверх. Наверное, со стороны она походила на юродивую, но сейчас это было кстати: не пристанет никто – что с дурочки взять?
