направиться к выходу, задержалась у стенда с расписанием поездов.
На улице, освещенной хуже, нежели перрон и тем более зал, было достаточно темно, чтобы никто не обратил внимания, как недавняя пассажирка милвелльского экспресса, сморщив нос, вздернула верхнюю губу, явив распростертому перед ней готовящемуся ко сну Салджворту ряд мелких ровных зубов с заметно выдающимися клыками. Только выглянувшая из корзинки кошка сердито зашипела.
– Не волнуйся, дорогая. – Женщина ласково погладила питомицу, поправив на ее шее янтарное ожерелье.
Кошка фыркнула, словно слова хозяйки ее рассмешили, и спряталась в корзинку, а дама направилась к стоявшему у обочины ландо, которое заприметила еще с платформы. На козлах дремал возничий, по каким-то причинам до сих пор не взявший седоков, хоть с последним поездом людей прибыло немало и почти все наемные экипажи, дежурившие у вокзала, были уже разобраны.
Не заговаривая с ним, не снизойдя даже до приветствия, женщина устроилась на жестких сиденьях и коротко приказала:
– В «Эбони».
Через полчаса ландо остановилось у крыльца небольшой гостиницы, небогатой, но явно из тех, что называют приличными.
В холле гостью встретил приветливый портье, однако ни саквояж, ни тем паче корзиночку с кошкой ему нести не доверили.
– Я телеграфировала вам вчера, чтобы заказать номер, – сказала владелица затаившегося зверька, подойдя к конторке распорядителя.
– Госпожа Мелина Сайкс, полагаю? – улыбнулся тот, даже не заглядывая в записи. – Мы вас ждали. Номер семь.
Чистый и уютный номер состоял из двух небольших комнат. Первая – проходная – представляла собой нечто вроде гостиной, где постоялица при необходимости могла принимать посетителей. Вторая – спальня. Имелась здесь и ванная, куда любой человек, проведший в дороге сутки, устремился бы в первую очередь, однако, осмотрев апартаменты, их временная хозяйка даже не заглянула за спрятавшуюся в углу спальни дверцу.
Убедившись, что она одна, а шаги провожавшего ее до номера портье уже стихли в коридоре, женщина поставила на кровать корзинку, и кошка выпрыгнула на расшитое розовыми лилиями покрывало. Стряхнула с шеи янтарное ожерелье, но тут же поддела его лапой.
Пора.
Назвавшаяся Мелиной Сайкс опустилась на колени перед кроватью.
Кошка приблизилась к краю.
Глаза в глаза.
Зеленые глаза женщины и ярко-синие глаза кошки…
…длинный зрачок сжался и округлился…
…круглый зрачок вытянулся…
…ярко-синие глаза женщины и зеленые глаза кошки…
Бывшая госпожа Келлар с наслаждением потянулась и расслабленно откинулась назад, на кровать. Роксэн тоже недолго топталась на полу и через секунду уже обосновалась под боком у хозяйки.
– Умница ты моя. – Адалинда ласково почесала любимицу за ухом. – Знаю, как ты это не любишь, но я еще недостаточно восстановилась, чтобы моделировать облик. К тому же, – она лукаво улыбнулась, – не все же мне тебя носить?
Фамильяр фыркнул, изображая недовольство, но тут же подставил голову под руку с янтарным браслетом.
Теперь можно принять ванну, но прежде магиня еще раз исследовала апартаменты, рассматривая все собственными глазами, а не через импа. В гостиной взгляд зацепился за ключ, что портье оставил на столике у входной двери. Обычный гостиничный ключ с номерком. Адалинда повертела его в руках и со вздохом уронила обратно на круглую столешницу.
– Номер семь. Счастливое число… не мое…
Первое, что увидела Эби, очнувшись, – растрескавшаяся потолочная балка и серые ниточки паутины на ней. Паутина была незнакомой, прежде ее тут не водилось, а балка… За годы, что она прожила у дядьки, Эби запомнила каждую трещинку, ведь именно эту балку она долго рассматривала по утрам, прежде чем окончательно проснуться и подняться с кровати. На миг почудилось, что не было никакой облавы, мэтра Дориана, Джека… Эйдена не было, и взрыва, и возвращения в тюрьму… На миг, а потом дыхание перехватило от боли.
Боль. Именно из-за нее она и оказалась на кровати в своей старой комнате. Вчера произошло вот что…
– Нам с тобой есть о чем потолковать, да, Эби? Недотрога Эби…
Март подошел так быстро, что даже будь у нее силы, не получилось бы ни сбежать, ни увернуться. Обхватил лапищами, за которые и получил свое прозвище, стиснул, и Эбигейл захлебнулась не вырвавшимся из горла криком… И очутилась тут.
