до чего можно было дотянуться, и методично поедают, не забывая восторгаться экзотическим вкусом мамалыги.
Итальянцы. Так жестикулируют, что сквозняком салфетки колышет, и не замечают ни англичан, которые от этого еще больше желтеют, ни американцев, ни проходящей мимо официантки… Зато как пламенно извиняются за опрокинутый поднос!
Семья из Южной Америки. Точно разобрать откуда, не возьмусь, но, судя по тому, что они даже сладкие сухарики едят с чесночным соусом – латиносы, однозначно.
Индиец, одна штука, молодой. Этот чеснок не мажет, просто поставил соусницу перед собой и ест, как суп, гипнотизируя англичанку. Англичанка этого, конечно, не замечает, но старается не замечать так, чтобы ее можно было рассмотреть со всех выгодных сторон.
Непонятные девушки в количестве трех экземпляров. Сидят вместе, почти не едят, смотрят на меня. Особенно одна уставилась, за каждым кусочком пищи следит! От пристального напряженного взгляда я поперхнулся, подхватил стакан морса, быстро отпил, проливая. Несколько капель покатились по подбородку, упали на салфетку.
Девушка прерывисто вздохнула, расширенными глазами глядя мне на грудь, и…
– Эгельберт! Тут гостье плохо!
Черт, может, аллергия? Подскочив я столкнулся с одним из американцев, мы быстро подняли девицу, вторая, странно на меня глядя, протиснулась к двери и оттуда, прижавшись спиной к каменной кладке, наблюдала, как я… черт, тоже обморочная. Я же просто проверил пульс у первой?
Третья сидела тихо, уставившись в пространство перед собой, и только вздрогнула, когда я ее окликнул:
– У вашей подруги все хорошо со здоровьем? Она ничем не больна?
Девушка затрясла головой, почему-то с ужасом на меня глядя. Черт, странные какие-то.
Прибежал Эгги с официанткой, я отошел. Завтрак неожиданно закончился, туристы потянулись к выходу. Не желая привлекать излишнего внимания, и так рубашку под кафтаном выжимать можно, я спустился вниз.
Фон Шнитце стоял у лестницы, лично прощаясь с каждым гостем. Увидев меня, он подошел, мечтательно улыбаясь, взял меня за отворот боярского кафтана:
– Я думаю, Александэр, что вам, молодому и полному сил мужчине, следует больше и чаще питаться. Второй завтрак, ланч, обед, пятичасовой чай, ужин… и каждый с туристами! – Старик окончательно оторвался от реальности, пресловутый бриллиантовый дым переливался в его глазах.
Вздохнув, я молча отцепил его руки и пошел в башню переодеваться.
«ДА, ОН НАСТОЯЩИЙ! Точно как в книге! Как он пил! Не знаю, что это было красное – НО ДОГАДЫВАЮСЬ!!! Минни упала без сознания от одного взгляда в ее сторону, я тоже хотела, но не упала!! Он, душка, подошел к нам и говорил. ДЕВОЧКИ, КАКОЙ У НЕГО ГОЛОС!!!!! Записалась на еще одну экскурсию, но она только через две недели, какие-то сволочи разобрали все билеты! Ищу планы музея. КТО ЗНАЕТ, ГДЕ ОН СПИТ?!!!»
– Эгельберт, что в городе?
– Празднуют, Александэр. Я все-таки полагаю, что следовало перенести посвящение на другой день. Мы могли бы построить дополнительные трибуны для туристов, установить ларьки, заготовить сувениры… – Старик перечислял со все тем же воодушевлением. Видимо, идею с многократной кормежкой своего барона на потеху публике он так и не оставил.
– В следующий раз, может быть. Мой мобильник не нашли?
– Увы. Странно, как вы ухитрились ничего не сломать, падая с такой высоты…
– Там чистое место, камни и песок, нечего ломать.
– Я имел в виду – не сломать у себя.
– Я везучий.
– Определенно! Тем не менее, рядом с проломом ничего нет, а дальше я пока никому не разрешаю ходить, там, знаете ли, совершенно неизвестные проходы.
Я вздохнул. Третий день без связи, надо, что ли, хоть по скайпу побеседовать. Дочек вниманием порадовать, бывшую позлить. С другой стороны, отпуск же, можно расслабиться.
С боярской униформой оказалось неожиданно трудно расстаться. Во-первых, сшито было во времена не столь халтурные, как нынче, так что носить можно без опаски, что развалится прямо на мне, а во?вторых, стоит зайти в тенек, и сразу становится значительно прохладнее.
– Эгельберт, у вас тут лето чем-нибудь от зимы отличается?
– М-м… да, конечно. – Старик утвердительно закивал. – Дожди летом обычно теплее зимних.
На мой мрачный взгляд он не отреагировал, считая, что сказал все верно.
– Ну хорошо. Теперь поясните, мой дорогой управляющий, почему это некоторые гости вели себя так странно?
Фон Шнитце заюлил. Говорить ему не хотелось, он теребил папку, поправлял манжеты и воротник, смотрел по сторонам в поисках спасения, глубокомысленно мычал – в общем проделывал все то же, что и большинство сотрудников стройуправления, которых я поймал на горячем. Наконец, решившись, он еще раз откашлялся и, убедившись, что я не растаял в воздухе, соизволил ответить:
