– Вы, значит, слышали?.. Да, теперь я здесь один. Так-то вот. Уже больше трех месяцев.
Три месяца назад партнерству пришел конец, но разногласия наметились намного раньше. Ферд любил книги, долгоиграющие грампластинки и разговоры о высоком, а Оскар – пиво, боулинг и женщин. Причем женщин он любил самых разных. И в любую удобную минуту.
Магазин находился около парка и неплохо зарабатывал на дополнительной услуге – велопрокате для тех, кто приезжал на пикник. Если женщина была достаточно взрослой, чтобы именоваться девушкой, или недостаточно пожилой, чтобы считаться старушкой, и занимала любое место в этом возрастном промежутке, Оскар спрашивал:
– Ну, какие ощущения от агрегата? Приятные?
– Э-э-э… Наверно, да.
Оскар брался за руль другого велосипеда и говорил:
– Давайте я вас немножко провожу: надо же убедиться, что все хорошо. Ферд, я сейчас.
Ферд всегда удрученно кивал. Он знал, что Оскар вернется, но не «сейчас». Вернется и скажет:
– Надеюсь, в магазине у тебя дела идут не хуже, чем у меня в парке.
– Ты меня все время бросаешь здесь одного, – ворчал Ферд.
А Оскар обычно взрывался:
– Ну ладно, в следующий раз давай ты свалишь, бросишь меня здесь одного! Вот увидишь, стану ли я обижаться на то, что ты немножко развлекся…
Но он, естественно, знал, что Ферд – долговязый, тощий, с глазами навыкате – никуда ни с кем не свалит.
– Давай, тебе понравится, – убеждал его Оскар, похлопывая по груди. – Волосы на груди вырастут.
Ферд бурчал, что грудь у него и так волосатая. И украдкой косился на свои предплечья, густо покрытые длинными черными волосками, хотя плечи у него были белые и гладкие. Он так выглядел еще в школе, и над ним часто смеялись – обзывали Птенчиком. Они прекрасно знали, что это его огорчает, но обзывались все равно. «Как только могут люди, – недоумевал он тогда, да и сейчас тоже, – нарочно обижать человека, который не сделал им ничего плохого? Как такое возможно?
Он все принимал близко к сердцу и волновался по пустякам. Постоянно.
– Коммунисты… – бурчал он и качал головой, уткнувшись в газету.
Оскар не отмалчивался – его совет, что делать с коммунистами, обычно выражался в двух простых словах.
Ферд беспокоился о смертной казни, стонал: «О, какой ужас, а если казнят невиновного?» Оскар говорил: «Ну, значит, ему не повезло». И добавлял: «Дай мне вон ту монтировку».
Ферд переживал даже из-за мелких неприятностей в жизни совершенно посторонних людей. Например, однажды в магазин зашла пара с тандемом, к которому было прикреплено детское сиденье. Они ничего не купили, просто подкачали колеса (за это в магазине денег не брали). Потом женщина решила сменить малышу пеленки, но одна булавка сломалась.
– Почему булавок никогда не найдешь? – причитала женщина, перерывая все сумки и карманы. – Вечно они куда-то пропадают.
Ферд промямлил что-то в знак сочувствия, пошел искать булавки, но, хотя он был уверен, что в кабинете они были, так ни одной и не нашел. И молодая семья так и укатила, завязав пеленку неуклюжим узлом.
За ленчем Ферд сказал:
– Нехорошо получается с этими булавками.
Оскар вонзил зубы в сандвич, откусил кусок, прожевал, проглотил. Ферд постоянно экспериментировал с сандвичами. Его любимый рецепт включал сливочный сыр, оливки, анчоусы и авокадо (все перемешать и слегка сдобрить майонезом). А вот Оскар всегда клал на хлеб одно и то же – розовое «мясо для ленча» из консервной банки.
– Наверно, тяжело это… с маленьким ребенком, – произнес Ферд, попробовав свой сандвич. – Не просто путешествовать, но и растить его.
– Да ладно, – пожал плечами Оскар, – в каждом квартале есть хозяйственные магазины, а если кто читать не умеет, догадается по вывеске.
– Хозяйственные? А, ты в том смысле, что там булавками торгуют.
– Ну да, булавками.
– Но… знаешь ли… это же правда… Если начнешь искать, булавок никогда нигде нету.
Оскар откупорил свое пиво, сделал первый глоток, подержал во рту.
– Ага! Зато вешалок для одежды всегда навалом. Хоть каждый месяц выкидывай. Через месяц открой тот же самый шкаф – а их опять полно. Знаешь что – придумай-ка на досуге машину, которая будет переделывать вешалки в булавки.
Ферд отрешенно кивнул:
– Ну, вообще-то на досуге я ремонтирую «француза»…
Гоночный велосипед был великолепный: легкий, с низким седлом, быстрый, красный, сверкающий. В его седле велосипедист чувствовал себя птицей.
