— Да, сейчас.
Стоит ведунье выйти из дома, как знахарка оборачивается ко мне:
— Ты чего-то хотела, госпожа?
Рука тянется к животу. Сказать, не сказать? Попросить встряску или нет? С одной стороны… а с другой…
Тьфу ты, Катя, опять торгуешься! Зачем торгуешься? Просто сделай что-нибудь.
— Госпожа?
Просто скажи — да или нет. Просто выбери что-нибудь, не взвешивая стороны.
Давай!
Моя голова отрицательно качается.
— Тогда пойдем?
Да, правильно, нужно взглянуть на росток. Остальное, в общем-то, не так важно, как восстановление земли после порчи.
За нами увязывается Колк.
Ростки на месте, немного поникли, слегка вялые, но это обычное дело для пересаженных растений. Пока корни не окрепнут, оно в любом месте будет слабым.
— Судя по всему, земля нормальная. Только… пустая какая-то, — заявляет ведунья, покопавшись вокруг ростка.
— Пустая?
— Нечем ей ростки кормить, — объяснила Лесия.
— Я ее поливала.
— Этого мало. Земля ведь себя отдает, чтобы растения жили, а они, умирая, в землю возвращаются. Это и есть круговорот жизни. А тут вынули из нее, выжали все соки и нечем ей новый урожай поднимать.
— Ясно. Нужно подкормить землю и тогда все будет как прежде? — уточнил седой.
— Думаю, да.
Ведунья уходит в деревню, за ней знахарка и Колк, я остаюсь «подумать», как им сказала, а на самом деле — побыть одной. В доме теперь нас много проживает, а я привыкла к нему, к одиночеству, и не хочу отвыкать.
Солнце высоко, нужно бы отойти к зарослям, не люблю, когда нос обгорает и шелушится. Еще с Земли не люблю, хотя тут на это мало кто внимание обращает.
В густой мягкой траве, окруженной тенистыми кустами, сидеть — одно удовольствие. Думается хорошо. Сколько лет прошло, я уже сама с удивлением отношусь к тому, что пришла из другого мира. Уже сама в случае чего первым делом о колдовстве думаю. Вот как землю восстановить? У нас бы удобрения использовали. Тут что, навоз приказать на порченую землю возить? Хм, а почему бы и нет?
— Катя?
Он вышел из-за ближних деревьев, хотя вроде должен был появиться со стороны мертвой земли, в которой теперь безопасно. На плече болтается пустая сумка, лоб и виски влажные от жары.
— Почему ты вышел тут?
Лесник пожимает плечами:
— Обходил. Искал. Вы получили записку?
Лицо хмурое, упрямое и на солнце обгорело. Так, без бороды, я даже в глаза ему отчего-то не могу смотреть. Все мерещится, что вот-вот покраснею. Он очень молодо выглядит, уже не получается относиться небрежно, как к постороннему деду. Взрослый, хорошо сложенный мужчина… И губки сами улыбаются, глазки сами опускаются, как у любой обычной бабы.
Это я-то обычная? А ну прекрати!
— Да, получили. Но я не поняла, что значит — нет тела? Объясни толком? Может, ты не ту хижину нашел?
Он подходит, осторожно опускает заплечный мешок и тяжело садится рядом. Морщится, сгибая и подтягивая к груди ноги.
— Среди скальных камней у полосы леса приплюснутая, почти в землю вдавленная хижина, которая вся в соплях. Так?
На сердце холодеет.
— Да. Но, может, там другая такая же есть?
— Нет. Это та самая хижина, потому что я нашел кровь, Катя. Кровь, а не тело.
Вот теперь и вовсе дурно. Хочется вскочить, но Волин хватает меня за рукав и не дает подняться.
— Ты чего хватаешь?!
Не думает же он, что если я позволила с собой ночь провести, то меня теперь при желании можно хватать и щупать? Я даже не сразу слышу от возмущения. Ему приходится повторить, так же тихо и твердо:
