– Чего-о?!
– Того.
– Да не было этого.
– Я знаю. Ирина мне все доподлинно рассказала. Именно поэтому я и уговорил Николая отправить за тобой меня. Иначе одному богу известно, что тебе и твоим стрельцам пришлось бы пережить в дороге. С собой я взял исключительно надежных людей, так что как только останемся одни, кандалы с вас снимем. Уверен, к тому моменту, когда доберемся до Москвы, с этим делом уже разберутся и все обвинения снимут. Во всяком случае, Ирина собирается употребить для этого все свое влияние на Николая.
– Я так понимаю, говорить о том ни с кем нельзя?
– Ты правильно понимаешь. Даже в Москве в курсе лишь единицы.
– И с чьей легкой руки заварилась эта каша?
– Судя по всему, Меншиков. Но точно не знаю. Все распоряжения исходили непосредственно от Николая. Он же подал списки, в отношении кого нужно произвести дознание.
– А кроме нас, есть еще кто-то?
– Есть. Елизавета Дмитриевна ведь тайком бегала на гулянья в Стрелецкую слободу. Так что аресту подвергли с десяток парней и девчат оттуда.
– Вот же гаденыш. Попадись только Алексашка, пришибу.
– Я же тебе говорю, уверенности в том, что это его рук дело, у меня нет.
– А у меня есть. Он, паскуда, – уверенно произнес Иван.
Откуда такая убежденность? Отчего не иезуиты? Да оттого, что им он нужен живым и непотрескавшимся. Может, и без ног, но точно с руками и обязательно с головой. А по обвинению в посягательстве на честь царской семьи очень даже можно оказаться четвертованным. А тут уж, после четвертования, не останется ни ног, ни рук, ни головы.
Лиза отложила рукоделие, поднялась со скамьи и, подойдя к окну, приникла лбом к стеклу, покрытому кружевным морозным узором. Ага. Так вроде бы полегче. Ох! И что там тетка говорила насчет иноземного семени? Да свое русское ничуть не отличается. Мутит ее знатно и с завидным постоянством.
Правда, не сказать, что она столь уж недовольна. До появления малыша еще далеко, а она его уже любит и ждет с нетерпением. Ничего не поделаешь, женская суть берет свое. Ей ведь Господом заповедано дарить жизнь.
Псков встретил царевну с неподдельным ликованием. В город потянулись люди из пригородов[14], сел и деревень. Гулянья начались еще до свадьбы. С которой, впрочем, не стали затягивать. Тут уж расстарались бояре из московской партии.
Счастлива ли была Лиза? По-своему да. Ей достался любящий муж. Как оказалось, он давно положил на нее глаз, но не смел и думать о ней, что в общем-то и понятно. Царевен вот так просто замуж не отдают. А при любящем муже да, следуя советам тетки, выискивая в нем все больше хорошее, и ей было куда как легче. И ночи вовсе не были пыткой. И…
Иван как-то понемногу стал отступать, образ его – блекнуть. А уж когда понесла, так и вовсе думать позабыла о стрельце. Когда-никогда промелькнет отстраненная мысль. Возможно, оттого, что тот был очень далеко на юге, и вестей у нее о нем не было никаких.
Ага. Ну вроде полегчало. Теперь можно вернуться к рукоделию. Лиза вышивала ворот рубахи для мужа. Эвон он у нее какой статный, вот так взглянешь на рубаху и подивишься, что она с ним… Н-да. Как оказалось, рост тут и не важен вовсе. А еще этот огромный медведь был невероятно нежен, терпелив и внимателен.
От мыслей об этом княгиню охватила сладкая истома, по телу прокатилась дрожь, а в животе разлилось тепло. Она даже непроизвольно зарделась. Хотя была в светелке одна, и того, что с ней творилось, видеть никто не мог, как и догадываться о происходящем в ее душе.
– Дозволь, княгиня? – постучавшись, в приоткрытую дверь заглянула Дарья.
– Входи, конечно, – не в состоянии с собой совладать и краснея еще гуще, произнесла Лиза.
– Гонец из Москвы прибыл, – входя в светелку, известила Рудакова, протягивая пару писем.
Однако княгиня поймала себя на мысли, что не смотрит на запечатанные послания, а не сводит взгляда с Дарьи. Та за прошедшие месяцы успела прибавить в весе да несколько округлиться. И пусть под просторным сарафаном ее тяжесть не больно-то и заметна, однако походка ее изменилась, приобретя некоторую скованность. Интересно, каково оно будет у нее самой, когда живот на нос полезет?
– Ты письма-то возьмешь, Лизавета Дмитриевна?
– А? Да-да, конечно. Давай сюда. Ага. Это от братца. И от тетки.
– А от кого ты еще ждала послания?
– Да ни от кого не ждала, – ломая воск печати, несколько резко огрызнулась княгиня.
Брат не сообщал ничего особенного. О походе он уже ей давно все отписал, поэтому просто изливал на бумагу свою любовь, указывая на то, что сильно скучает по сестренке. Вот пока не видел, но знал, что она в Кремле, то и ничего. И только когда она оказалась вдалеке, начал скучать по-настоящему.
