про любовь, многих песня заметно тронула, я стал убирать гитару в чехол, и в это время, осторожно пробираясь сквозь слушателей, многие уже вставали уходить, к нам подошел невысокий круглолицый мужчина в ладно сидевшем, хоть и помятом, тёмном костюме.
– Доброй ночи, – поздоровался он. – Константин Лабутин.
– Александр, это мой дед Гаврила Иванович, мама и бабушка, ну и сёстры с братом, – в ответ представился я и представил остальных.
– А вы неплохо образованны, молодой человек, воспитание сказывается, – похвалил тот и сразу перешёл к делу: – Александр… Можно называть вас Сашей?
– Не возбраняется.
– Отлично. Так вот, Саша, я работаю во Всесоюзном комитете по радиовещанию в Москве, помощник главного редактора. Скажем так, подбираю кадры, нахожу дарования. Ты меня поразил, честно. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться со мной в Москву и выступить там несколько раз? Такие песни, что ты исполняешь, нам очень нужны. Да что нам – народу нужны. Подумай об этом. С твоими родителями я поговорю, чтобы отпустили.
– Э-э-э… – протянула мама. – Не уговорите.
– Вообще-то мама хотела сказать, что мы и так двигаемся в Москву. Так что можем поговорить по пути, если вы к нам присоединитесь. Правда, мы едем медленно, думаю, вы понимаете, почему, а вы, наверное, к железнодорожной станции идёте. Она тут в тридцати километрах.
– Точно, к ней и иду.
– Ну, уехать вам будет сложно, а вот мы сто процентов доедем. Кстати, если что, мы тоже к железнодорожной станции едем, там переезд шоссе и мост через реку рядом. Переберёмся и там уже дальше поедем. На поезде, конечно, быстрее, если сесть удастся, но телеги мы не бросим, да и имущество тоже.
– Ты, Саша, всё же не ответил на мой вопрос: согласен выступить или нет?
– Да я в принципе согласен, проблем с этим не вижу. Доберёмся до Москвы, состыкуемся и решим, что и когда.
– Вот это деловой разговор, – обрадовался собеседник. – А так я согласен, пока едем до станции, успеем всё обговорить. Адресами обменяемся, я свой адрес дам и номер служебного телефона.
– Без проблем.
Мама с бабушкой направились в палатку, там матрасы расстелены, самые младшие с ними, а те, что постарше, устроились под навесом на траве, с одними только одеялами. Лошади, стреноженные, спали на лугу, за ними лайки присматривали, так что, устроившись под навесом, нашему новому попутчику мы выдали запасное одеяло и отошли ко сну.
Ночь прошла спокойно, если не считать, что где-то в полночь в районе штаба полка была перестрелка.
Утром после подъёма мама и пара беженок стали готовить завтрак, бабушка следила, чтобы дети умылись, а дед носил охапки травы, закидывая их в телеги. Снопы заметно примялись, похоже, ночью кто-то на них спал. Вчерашний мужичок ночью не скрылся и помогал деду, потом отсел в сторону и жадно съел похлёбку из миски. Из-за того, что посуды не хватало, ели по очереди. Хлеба было мало, так что всем досталось лишь по маленькому кусочку. После погрузки мы запрягли лошадей и вместе с беженцами, которые с нами остались, покатили дальше.
Проехали километров десять, уже искали место для обеда, как вдруг мама на повозке деда охнула. Что случилось, поняли все сразу. Похоже, наш братишка или сестричка запросился наружу.
Медлить было нельзя, поэтому, остановив телегу, я извинился перед попутчиками, что не довезём их до станции. Помощник редактора, помявшись, всё же спросил, нужна ли его помощь, и, выяснив, что нет, с облегчением попрощался. Мы обменялись с ним адресами, я дал Танин, он мне свой с несколькими телефонами. Судя по тому, как он в меня вцепился, его предложение было вполне серьёзным.
Мы сошли с дороги, чтобы найти подходящее место для лагеря, а он будет не на один день, и тут я заметил, как три проехавших мимо грузовика с красными крестами на тентах, полные раненых, свернули на боковую дорогу и направились к не такому и далёкому лесу.
– Медсанбат или госпиталь, – ахнул я.
Уточнив у мамы, потерпит ли она, мы положили её на охапке травы в повозке деда и покатили за машинами. Три километра – и среди деревьев замелькали палатки. На подъезде был пост из одного красноармейца с винтовкой, видимо, из охраны полевого госпиталя. Марина соскочила с моей телеги и рванула к палаткам, криками призывая врача. Там быстро разобрались, в чём дело, и прислали не врача, а недавно призванного сельского фельдшера, имеющего в приёмах родов огромный опыт. Он увёл маму в одну из палаток, бабушка позади засеменила с полотенцами.
– Ну вот и всё, – сказал я. – Отъезжаем, разбиваем лагерь и будем ждать.
Мы удалились от госпиталя метров на двести по той же дороге, что вилась через лес, не стоит детишкам видеть страдания раненых, и начали обустраиваться. Я натянул тент, поставил под ним палатку. Потом стал возиться с костром, устанавливать треногу. Марина уверенно взялась за приготовление обеда. Сварила из консервов и крупы суп, начистила остатки картошки. Справилась, хозяюшка. А уж какая гордая была, раскладывая еду, не передать! Лайкам и Шарику тоже налили похлёбки, отставив остывать. Ведро крышкой накрыли, нам ещё маму с бабушкой кормить. Две банки рыбных консервов я обменял у повара в столовой госпиталя на пару буханок хлеба.
Потом дед, прихватив Димку, ушёл на опушку ещё травы накосить. Как показал опыт, то, что он вчера вечером накосил, было мало, ехать жёстко,
