Белый человек

киваешь, мямлишь, соглашаешься, и так ты только приумножаешь энтропию. Лжи становится больше, она образует уродливую надреальность, и тебе приходится утруждать твой не самый шустрый мозг, чтобы помнить две версии событий: то, до чего ты догадался, и то, во что ты должен верить. Но зачем тебе это? Что произойдет, если ты заткнешь рот тому, кто тебе врет? Тебе будет неудобно? Нет, дружок, это лжецу будет неудобно. Это его поймали с поличным. Из-за того, что мы живем в мире, где все замешано на лжи, лжецам многое сходит с рук. Подумай сам: ложь растет вместе с нами. От детей скрывают простые вещи: например, как они появились на свет. Им говорят, что их принесли аисты, что их нашли в капусте, что мама с папой купили их в магазине. Потом недалекие родители вызывают на тот самый разговор и признаются, что они лгали. Только не секс страшен, страшно другое — то, что твои родители такие тупицы, что наврали тебе, а потом в этом признались. Они же сразу теряют свой родительский авторитет! И закладывают в тебя разрушительный паттерн: людям можно говорить неправду! Есть вещи, которые надо делать в тени. И с годами таких вещей становится больше. Они лежат там, разлагаются и приобретают по-настоящему уродливые формы. А все из-за трусости. «Но ведь родители во второй раз сказали правду!» — дрожащим голоском возразишь ты. Пусть засунут эту правду себе в задницу. Или тебе. Ее ценность невелика: представь, что они затеяли тот самый разговор, когда тебе уже тридцать лет. Почему тридцать? Потому что тебе тридцать, а ты — все еще девственник, дубина. И ты уже знаешь, откуда берутся дети, но сам ты настолько туп и уродлив, что так и не дошел до практики. И вряд ли дойдешь. Зато в теории ты силен — твоя рабочая рука крепка, как у жезлоносца. Когда мамка уныло опишет тебе известный процесс, спроси ее, глядя прямо ей в глаза, а лучше дождись, когда она будет есть банан, и встреться с ней взглядом: «Мама, что такое минет?» Она наверняка поперхнется. Она будет скандалить с тобой, но на твой вопрос она не ответит. И солжет тебе, потому что умолчание — та же ложь. Возможно, она скажет, что не знает, и ты поймешь, что она врет, потому что ты всегда знаешь, когда тебе врут. Погнали по второму кругу!

* * *

Связь Пейла и Веры восстановилась. Для Веры наступили счастливые времена. По городу ползли мрачные слухи о новых убийствах, но Вере не было до них дела. Она просыпалась и засыпала с улыбкой. У нее даже болели лицевые мышцы — она не привыкла так много улыбаться. На окружающий мир как будто наложили какой-то светлый фильтр: погода казалось такой хорошей, люди — такими добрыми и приветливыми, а ужасные происшествия, о которых тут и там начинали разговор, — зыбкими и надуманными.

Она пела в свое удовольствие, вечерами встречалась с Пейлом, отлично завершала день и крепко спала до полудня. Анжелика радовалась за дочь, но догадывалась о причине ее хорошего настроения и про себя осуждала ее: от этого беляка не стоило ждать ничего хорошего. Но Анжелика была неглупой женщиной и понимала: любой запрет только разожжет желание, — и надеялась, что интрижка прекратится сама собой. Если повезет, без скандала. Пейл, Пейл — ну что поделать, если он такой душка.

Однако в любой бочке меда есть ложечка дегтя. И в случае с Пейлом и Верой на этой ложечке было выгравировано имя: Снежана.

Вера не решилась спросить, порвал ли Пейл с медсестрой после той сцены в баре. Она вообще гнала от себя мысли о Снежане, но ничего не получалось: перед внутренним взором возникал ее образ, образ соперницы и сестры. Возможно, при других обстоятельствах они бы сошлись и стали бы лучшими подругами, но если приходится делить мужчину, это невозможно.

Однажды у них с Пейлом произошел следующий разговор.

Они лежали голые на одеяле под дубом и смотрели на звездное небо. Вера захватила с собой второе одеяло, чтобы защититься от ночной прохлады и заботливо укрыла себя и Пейла.

— Вера, — сказал Пейл, — тебе никогда не хотелось уйти из Приюта?

Вера удивилась:

— Я даже и не думала об этом. Вся моя жизнь здесь. Моя мама, подруги.

— И что это за жизнь?

— Что ты имеешь в виду? — Вера поднялась на локте и заглянула Пейлу в лицо.

— В новом месте у тебя были бы новые подруги. И петь в баре можно где угодно.

— А мама?

— Мама не вечная.

— Дурак! — Вера легонько ударила его по груди. — Не надо так говорить.

— Но это правда. Люди уходят. Сначала ищут себе местечко потеплее, а потом, в самом конце, уходят насовсем. Вы законсервировались в Приюте. Это милый город, но он приходит в упадок. Посмотри, что здесь творится. Я бывал во многих местах — везде одно и то же. Если люди долго сидят на месте, они сходят с ума. Поэтому я всегда в дороге.

— Я слышала, нашли еще тела.

— Ага. Кто-то проникал в дома к одиноким людям и убивал их в собственных постелях.

— Звучит жутко, — поежилась Вера. — Ты же защитишь меня? Не позволишь никому обидеть меня?

— Да, но спроси любого: все скажут, что это от меня тебя нужно защитить. Я же всегда, кхм, белая ворона.

— Они просто тебя не знают, — Вера нежно поцеловала Пейла в щеку. — Если бы они знали, какой ты на самом деле, Снежок, они бы не мучили