сводничеством, она знавала одного мужчину с весьма оригинальной манией. Переодевшись судейским чиновником, он приводил людей к двум нанятым им девкам. Потом, притаившись в уголке, наблюдал за тем, что происходит у приведенного с этими девками. Зрелище ягодиц и члена составляло единственное наслаждение этого лжесудейского; только так он мог вызвать у себя извержение спермы.
Дюкло, закончившая в этот вечер рассказ задолго до ужина, оставила тем самым время для кое-каких избранных проказ. И поскольку у всех в голове были примеры публичного бесстыдства, в кабинеты не удалились, и каждый забавлялся на людях. Герцог приказал Дюкло разоблачиться донага, нагнуться, опираясь на спинку кресла, уперся головкой своего члена прямо в заднюю дырку и, побуждаемый пальцами Дегранж, орошал семенем ягодицы рассказчицы. К этому было прибавлено еще несколько пикантных деталей, с которых мы до поры до времени не решимся сбрасывать покровы. Извергался герцог, надо сказать, бурно, с рычанием и криками, что еще раз показало, до какой степени воспламенили его рассказы этого дня.
Кюрваль излился тоже. Дюрсе и епископ, со своей стороны, захотели испробовать и с тем, и с другим полом довольно экстравагантные упражнения, и их обслужили соответствующим образом.
После ужина танцевали. Шестнадцать юных особ, четверо прочищал, четыре супруги образовали три контрданса; все участники этого бала были обнажены, и наши сладострастники вволю полюбовались причудливой сменой великолепных картин, которые происходили во время танца. Подле них находились все четыре рассказчицы, манипулировавшие с их членами то живо, то медленно, в такт музыке. Однако изнуренные дневными излишествами, наши герои так и не смогли излиться и вскоре отправились в постель, дабы восстановить силы для новых гнусностей нового дня.
День пятый
В это утро мастурбациям в «учебных классах» должен был подвергаться Кюрваль, и поскольку девочки продвинулись уже в этой науке, ему пришлось напрягать все силы, чтобы противиться многочисленным подергиваниям и встряхиваниям, разнообразным сладострастным позам, принимаемым этими восемью преуспевшими ученицами. В конце концов он предпочел от греха подальше покинуть свою кафедру до срока.
За завтраком установлено было, что четверо господских любовников, а именно: Зефир, фаворит герцога, Адонис, возлюбленный Кюрваля, Гиацинт, друг Дюрсе, и епископов Селадон, будут впредь допускаться на все трапезы со своими хозяевами, в комнаты, где они будут регулярно спать с ними, то есть разделять эту обязанность с супругами и прочищалами. Мальчики избавлялись теперь от ежедневной церемонии, когда четверо бодрствующих ночью прочищал приводили их к господам. Прочищалы явились в одиночестве, и когда господа наведались в апартаменты, их приняли там по всем предписанным правилам лишь четверо оставшихся детей.
Герцог, который за два-три дня увлекся Дюкло, а вернее, ее роскошным задом и умением рассказывать, настоял на том, чтобы и она спала в его комнате, а вдохновленный этим примером Кюрваль затребовал вскружившую ему голову Фаншон. Двое же других решили подождать с заполнением вакансий до ночи.
В то же утро было установлено, что четверо только что избранных любовников будут отныне как повседневную одежду (кроме того времени, когда в квадрильях их наряжают в соответствующие костюмы), будут отныне, повторяю, носить одеяния и украшения, которые я тотчас же вам и опишу.
Представьте себе род легкого узкого сюртука, нечто вроде прусской униформы, но укороченного, доходящего лишь до бедер. Сюртучок этот, как всякая форменная одежда, имеет крючки на груди и талию с басками, изготовлен он из розового атласа на подкладке из белой тафты, отвороты и обшлага белого атласа; под ним нечто вроде короткой куртки или жилета белого же атласа и штаны такого же цвета и из такой же ткани. На штанах сзади разрез в форме сердца, устроенный так, что рука проникает через него без всяких затруднений прямо к обнаженному заду – стоит лишь развязать бант, которым этот разрез прикрывался (цвет банта определялся, как уже говорилось, в зависимости от предназначения этого зада тому или иному растлителю). Волосы же мальчиков, завитые в локоны и посыпанные благоуханной розово-серой пудрой, стягивались лентой того же предписанного цвета. Выщипанные и насурьмленные брови в сочетании с постоянно нарумяненными щеками делали красоту этих созданий совершенной. Никаких шляп или париков, белые шелковые чулки с розовой вышивкой, серые туфли, украшенные розовыми бантами. Газовый галстук кремового цвета, кокетливо повязанный, сочетался с кружевным жабо. Глядя на всю эту четверку, с уверенностью можно было сказать, что ничего прекраснее в мире увидеть уже невозможно.
С того момента, как они были таким образом отмечены, всякое освобождение от трудов или послабление, которое иногда дозволялось этим красавчикам по утрам, прекращается; впрочем, им даровали в отношении супруг столько же прав, как и прочищалам: они могли помыкать этими женщинами не только за столом, но и в течение всего дня без всякого риска быть наказанными.
Покончив с этими заботами, перешли к обыденным инспекциям. Прекрасная Фанни, которой Кюрваль предписал пребывать в известном состоянии, оказалась в состоянии прямо противоположном (мы разъясним далее эту недомолвку) – ее записали в тетрадь для наказаний. У мальчиков Житон совершил то, от чего ему было велено воздерживаться, – и он попал в ту же тетрадь. Справили все дела в часовне и перешли к столу.
Это был первый завтрак, в котором участвовали четыре юных любовника. Каждый сидел по правую руку своего повелителя, у которого слева
