"Я требую исполненія закона". Поэтъ въ этихъ четырехъ словахъ такъ в?рно выразилъ истинное отношеніе права въ субъективномъ къ праву въ объективномъ смысл? и значеніе борьбы за право, какъ не выразилъ ни одинъ философъ права. Этими словами сразу изъ частнаго правоваго вопроса, касающагося Шейлока, д?ло получило характеръ вопроса, касающагося права Венеціи. Какихъ могущественныхъ, громадныхъ разм?ровъ достигаетъ образъ слабаго челов?ка, когда онъ произноситъ эти слова! Это уже бол?е не еврей, который требуетъ фунтъ, принадлежащаго ему мяса, это самъ законъ Венеціи, который стучится въ двери суда — потому что его право и право Венеціи суть одно и тоже; съ его правомъ ниспровергается право Венеціи. Когда Шейлокъ, сломанный подъ тяжестью судебнаго приговора, презрительною остротой уничтожевшею его право, пресл?дуемый горькою насм?шкой, не можетъ стоять на ногахъ и опускается на дрожащія кол?на, кто не почувствуетъ, что вм?ст? съ нимъ унижено право самой Венеціи, что это не еврей Шейлокъ, который ползаетъ по земл?, но типическая Фигура среднев?коваго еврея, этого парія въ обществ?, который тщетно взываетъ къ закону? Могущественный трагизмъ его судьбы заключается не въ томъ, что ему отказано въ прав?, но въ томъ, что онъ среднев?ковый еврей в?рилъ въ право — какъ буд-то бы онъ былъ христіанинъ! — им?лъ твердую какъ скала в?ру въ право, въ которомъ нельзя было сомн?ваться, которую питалъ самъ судья, пока не сломалъ его громовый ударъ катастраФы, не вывелъ его изъ заблужденія и не научилъ его, что ему, презираемому еврею среднихъ в?ковъ, дали право, для того только, чтобы его обмануть.
Образъ Шейлока вызываетъ въ моемъ воображеніи другой не мен?е поэтическій, но въ тоже время историческій образъ Михаила Колхаса, который съ поразительною правдой изобразилъ Генрихъ Клейстъ въ Новелл? того же имени. Шейлокъ выходитъ униженный, его силы надломаны, безъ сопротивленія склоняется онъ передъ судебнымъ приговоромъ. Другое д?ло Михаилъ Колхасъ. Посл? того какъ имъ были исчерпаны вс? средства, чтобы добиться своего права, презрительно поруганнаго, посл? того, какъ преступнымъ актомъ правительственной юстиціи для него былъ закрытъ законный путь, и правосудіе въ его высшихъ представителяхъ до государя включительно, стало открыто на сторону неправды, имъ овлад?ло чувство безконечнаго страданія, при вид? нанесеннаго ему оскорбленія: "Лучше быть собакой, если меня будутъ попирать ногами, ч?мъ челов?комъ", (S. 23). Твердо принятое имъ р?шеніе: "Кто отказываетъ мн? въ защит? закона, тотъ меня толкаетъ въ состояніе дикаря, онъ даетъ мн? въ руки дубину, которой я самъ буду защищать себя" (S. 44). Онъ вырываетъ изъ рукъ продажнаго правосудія оскверненный мечь и потрясаетъ имъ такъ, что страхъ и ужасъ распространяются въ стран?, колеблются гнилыя связи государства, и трепещетъ самъ государь. Но его одушевляетъ не дикое чувство мести, онъ не д?лается разбойникомъ и убійцей какъ Карлъ Мооръ, который "на весь міръ хот?лъ протрубить призывъ къ возстанію, возбудить всю природу, чтобы воздухъ, землю и море вести въ бой противъ порожденій гіенны", который изъ оскорбленнаго правоваго чувства, объявляетъ войну всему челов?честву; но Михаиломъ Колхасомъ руководитъ нравственная идея, идея* что "природа давъ ему силы, наложила на него обязанность достигнуть удовлетворенія за причиненное оскорбленіе, и своимъ согражданамъ дать въ будущемъ безопасность" этой иде? онъ приноситъ въ жертву все, — счастье своего семейства, свое уважаемое имя, состояніе, жизнь. Онъ не ведетъ безц?льной войны ради одного уничтоженія, но онъ направляетъ ее, только противъ виновнаго и противъ вс?хъ его сообщниковъ и когда къ нему возвращается надежда достигнуть своего права, онъ добровольно кладетъ оружіе; но этотъ челов?къ какъ будто бы былъ избранъ чтобы показать своимъ прим?ромъ, до какой степени въ т? времена простиралось безправіе и отсутствіе чувства чести, ибо по отношеніи къ Михаилу Колхасу было нарушено данное ему об?щаніе — охранный листъ и амнистія — и онъ кончилъ жизнь на эшэфот?. Но его право было уже возстановлено, и мысль, что онъ боролся не напрасно, что онъ заставилъ уважать право, что онъ оградилъ свое челов?ческое достоинство, успокоиваетъ его сердце при вид? ужасовъ смерти; примиренный съ собой, міромъ и Богомъ, онъ бодро сл?дуетъ за далачемъ. Сколько размышленій возникаетъ по поводу этой правовой драмы. Челов?къ добросов?стный, честный, любящій свое семейство, съ д?тски добрымъ чувствомъ, д?лается Аттилой, огнемъ и мечемъ разрушаетъ м?сто, гд? скрылся его противникъ и всл?дствіе чего? Именно всл?дствіе т?хъ свойствъ, которые такъ нравственно высоко поднимаютъ его надъ вс?ми его противниками, не смотря на то, что они надъ нимъ торжествуютъ: всл?дствіе его высокаго уваженія къ праву, в?ры въ его святость, д?ятельной силы этого уваженія и здороваго правоваго чувства. Въ этомъ и заключается глубоко потрясающій трагизмъ его судьбы, что именно преимущество и благородство его натуры: идеальный
