относительно неправды, только второстепенное значеніе. Оно выражаетъ только какъ право относится къ д?лу и опред?ляетъ посл?дствія которыя влечетъ за собой неправда. Но оно никакимъ образомъ не можетъ служить маштабомъ для понятія субъекта, для того, на сколько правовое чувство, которое возникаетъ вовсе не по понятіямъ системы, можетъ быть возбуждено причиненной ему неправдой. Исключительныя обстоятельства могутъ быть таковы, что обладатель права, при столкновеніи, которое законъ считаетъ объективнымъ, им?етъ основаніе подставить со стороны своего противника злое нам?реніе, сознательную неправду и направить противъ нихъ свои д?йствія. То, что право ставитъ меня относительно насл?дника моего должника, который ничего не знаетъ о долг?, и уплату его ставитъ въ зависимость отъ доказательства, совершенно въ такое же condictio ex mutuo, какъ и относительно самаго должника, который безстыднымъ образомъ оспариваетъ заемъ или безъ всякаго основанія отказывается отъ его возвращенія, не можетъ пом?шать мн? смотр?ть на поступки обоихъ съ совершенно различныхъ точекъ зр?нія и сообразно съ ними направить мой образъ д?йствій. Самъ должникъ становится для меня на одну доску съ воромъ: онъ зав?домо старается лишить меня моего, это произволъ, который направляется противъ права, только зд?сь онъ облекается въ легальную Форму. Напротивъ того насл?дникъ должника равняется добросов?стному влад?льцу моей вещи, онъ отрицаетъ не то положеніе, что должникъ долженъ платить, но только то, что онъ должникъ, и все, что я сказалъ о первомъ, относится также и къ нему. Относительно насл?дника я могу кончить д?ло полюбовно, отказаться отъ процесса, но относительно самого должника обязанъ защищать свое право, чего бы это мн? ни стоило; если я этого не сд?лаю, то я поступаюсь не только этимъ правомъ но и правомъ вообще,
Я ожидаю на свои слова возраженія: знаетъ ли народъ, что право собственности, обязательства, суть необходимыя условія нравственнаго существованія лица? Знаетъ ли? — н?тъ! но что онъ это чувствуетъ, это несомн?нно, что я и над?юсь доказать. Знаетъ ли народъ, что почки, легкія, печень, суть условія Физической жизни? Но колотье въ легкихъ, боль въ печени и почкахъ ощущаетъ каждый и понимаетъ что это значитъ. Физическая боль указываетъ на растройство въ организм?, на присутствіе вреднаго ему вліянія, она открываетъ намъ глаза на угрожающую опасность и представленіемъ страданія, которое можетъ посл?довать, вынуждаетъ насъ во время уничтожить е!е. Тоже самое и относительно нравственной боли, причиняемой нам?ренной неправдой, произволомъ. Эту боль хотя и съ различной интенсивностію, какъ и Физическую смотря по степени субъективной чувствительности, по Форм? и предмету правонарушенія и другимъ обстоятельствамъ, ощущаетъ каждый индивидуумъ, не лишенный совершенно чувствительности, т. е. который не привыкъ къ Фактическому безправію, какъ нравственную боль и требуетъ уничтоженія ея причины не зат?мъ только чтобы положить конецъ этой боли, но для того чтобы возстановить здоровье, которому угрожала бы опасность всл?дствіе апатичнаго терп?нія. Это тоже указаніе на обязанность нравственнаго самосохраненія, которое производитъ Физическая боль по отношенію къ Физическому самосохраненію. Возмемъ самый наглядный случай, — оскорбленіе чести и общественное положеніе въ которомъ чувство чести развилось въ высшей степени — военное званіе. Для офицера, который снесъ терп?ливо оскорбленіе чести, д?лается невозможнымъ его званіе. Почему? — Защита чести есть обязанность каждаго, почему же военное званіе строже всякаго другаго налагаетъ эту обязанность? Потому что оно им?етъ правильное сознаніе того, что мужественная защита личности есть необходимое условіе его существованія, что званіе, которое по самой своей природ? должно быть олицетвореніемъ личнаго мужества, не можетъ терп?ть трусости въ своихъ сочленахъ, этимъ оно само подняло бы на себя руки[10]. Наоборотъ почему нашъ крестьянинъ, упорно защищающій свою собственность не д?лаетъ этого по отношенію къ своей чести? Именно потому что онъ им?етъ также правильное представленіе о собственности, какъ условіи своего существованія. Его призваніе не храбрость, а трудъ, и его собственность есть ни что иное какъ видимый образъ его труда; л?нивый крестьянинъ, нехорошо обработывающій свое поле или легкомысленно проматывающій свое им?ніе, также презирается своими сочленами какъ и офицеръ, не защищающій своей чести, презирается своими сослуживцами; какъ ни одинъ крестьянинъ не упрекнетъ другаго за то, что онъ всл?дствіе оскорбленія не учинилъ драки или не возбудилъ процесса, такъ и офицеръ не упрекнетъ своего собрата за то, что онъ дурной хозяинъ. Для крестьянина поле, которое онъ обработываетъ, скотина, которую онъ держитъ, есть основа всего его существованія, и онъ вступаетъ съ сос?домъ, который отпахалъ у него кусокъ земли, или съ торговцемъ, который утянулъ у него плату за его быка, по своему, т: е. въ Форм? самаго страстнаго процесса, въ туже борьбу за свое право, какую и офицеръ ведетъ съ шпагой въ рук?. Оба при этомъ жертвуютъ собой безъ всякаго разсужденія о посл?дствіяхъ. И они должны это д?лать, оба повинуются при этомъ существенному закону нравственнаго самосохраненія.
Если посадить этихъ людей на м?ста присяжныхъ зас?дателей и предложить военнымъ первоначально вопросъ о преступленіи противъ собственности, крестьянамъ же объ оскорбленіи чести, въ другой разъ перем?нить роли, какъ будутъ различны въ обоихъ случаяхъ вынесенные приговоры! Изв?стно, что н?тъ бол?е строгихъ судей по отношенію къ преступленіямъ противъ собственности, какъ крестьяне. И хотя я самъ не им?ю въ этомъ достаточно опытности, но однакожь я могу побиться объ закладъ, что судья въ р?дкомъ случа? когда къ нему придетъ крестьянинъ съ жалобой на оскорбленіе, не можетъ отговорить его отъ процесса, представивъ ему неизв?стность исхода; тогда какъ съ этимъ же челов?комъ, когда д?ло идетъ о собственности, судья ничего не можетъ сд?лать. Древній Римскій крестьянинъ охотно мирился, получивши 25 ассовъ за пощечину, и если ему кто выбивалъ глазъ, то онъ допускалъ возможность соглашенія вм?сто того, чтобы отплатить ему т?мъ же, но онъ неуклонно требовалъ, чтобы воръ, котораго онъ поймалъ на м?ст?, былъ ему отданъ въ рабство, и если воръ будетъ сопротивляться, то чтобы законъ предоставилъ ему право убить его и законъ ему въ этомъ не отказывалъ.
Возьмемъ еще третье положеніе — положеніе купца. Что для Офицера честь, для крестьянина собственность, то для купца кредитъ. Сохраненіе его есть для купца вопросъ жизненный, и если ему сд?лаютъ упрекъ, что онъ не точно исполняетъ свои обязательства, то это зад?ваетъ егоза живоесильн?е всякой личной обиды и воровства, между т?мъ какъ офицеръ, по всей в?роятности засм?ется на подобное обвиненіе, а крестьянинъ и не пойметъ, что въ немъ заключается какое то оскорбленіе. Всл?дствіе этого особеннаго положенія купца, нов?йшія законодательства совершенно правильно ограничиваютъ
