1820 г.: 'Наполеон приучил людей к исполинским явлениям, к решительным и всеразрешающим последствиям. 'Все или ничего' - вот девиз настоящего. Умеренность - не нашего поля ягода' (Остафьевский архив, т. II. СПб., 1899, с. 50).
Однако, с другой стороны, в свете критики романтизма, актуальным для П начиная с 1823 г. выступало другое обличие Наполеона: он становился символом и высшим проявлением всеевропейского эгоизма, в его деятельности подчеркивался политический аморализм и готовность всем пожертвовать личному честолюбию. А эти свойства были для П этическими соответствиями того, что в политике выступало как деспотизм. Наполеон в такой трактовке становился создателем новой тирании:
Явился Муж судеб, рабы затихли вновь,
Мечи да цепи зазвучали
(II, I, 314).
Наполеон связывался с типом разочарованного эгоиста, которому 'чувство дико и смешно', с теми 'безумцами', которые 'рекли': 'Нет свободы' (там же).
'Мы', от лица которого написана строфа, вносит голос этого поколения романтических эгоистов. Из него исключены автор, отделенный от тех, то почитает 'всех нулями', ироническим тоном, и Онегин, который 'вчуже чувство уважал' и был 'сноснее многих'. Это отличает строфу от, казалось бы, текстуально близкой к ней XLVI строфы главы первой. Там мысль:
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей
дается от имени некоторой общей позиции автора - Онегина. Здесь, несмотря на некоторое фиктивное 'мы', автор, и в определенной мере Онегин, находятся вне очерченного в строфе мира эгоизма.
XVI, 3 - Племен минувших договоры... - Речь идет о трактате Ж.-Ж. Руссо 'Об общественном договоре' (1762). Знание 'Общественного договора' было исключительно широко распространено в русском обществе начала XIX в. Братья Муравьевы познакомились с ним еще в детстве, В. Ф. Раевский эту книгу 'вытвердил как азбуку' ('Лит. наследство', 1956, т. 60, кн. I, с. 116). Однако отношение к ней не было единодушным. Наряду с восторженными оценками, встречались и такие: 'Теория договора есть настоящее буффонство' (см.: Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.-Л., 1936, с. 319). Это определило направление споров.
4 - Плоды наук, добро и зло... - Плоды наук - имеется в виду трактат Руссо 'Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов' (1750), положивший начало известности Руссо как философа и публициста. Высказанное Руссо убеждение в ложности направлений всей человеческой цивилизации продолжало волновать русских читателей 1820-х гг. Кюхельбекер, например, вспоминал слова Грибоедова о том, что 'он в Москве и Петербурге часто тосковал по кочевьям в горах кавказских и равнинах Ирана, - где, посреди людей, более близких к природе, чуждых европейского жеманства, чувствовал себя счастливым' (Кюхельбекер, с. 118). П в период работы над 'Цыганами', видимо, перечел трактаты Руссо. М. П. Алексеев объяснил эти слова иначе, указав, что Онегин и Ленский 'могли спорить на тему о науке в более общем смысле - ее общественном значении и о результатах ее применения к практической жизни' (Алексеев, с. 7). Противоречия между этими высказываниями нет: обсуждение перспектив науки в 1820-х гг. неизбежно связывалось с вопросами о роли и путях цивилизации и историческом прогрессе.
5 - И предрассудки вековые... - Учение о предрассудках занимало большое место в социологической концепции философов-просветителей XVIII в. Считая человека добрым и разумным по природе, просветители объясняли зло порождением деспотизма и суеверия ('Везде неправедная Власть В сгущенной мгле предрассуждений Воссела...' - II, 1, 45 - 46). Напротив, романтизм с его уважением к традиции полемически по отношению к мысли XVIII в. отыскивал в предрассудках положительное содержание древней мудрости. Ст. с. 260-261.
11 - Отрывки северных поэм... - Север - обычное метонимическое название в поэзии для России. Ленский читал Онегину русские романтические поэмы. Мнение, согласно которому 'северные поэмы' - это 'Песни Оссиана', стилизованные Макферсоном, неубедительно. Переводы Оссиана на русский язык А. Дмитриева, Е. Кострова, С. Филатова в эпоху EO безнадежно устарели. Нет оснований полагать, что Ленский читал Онегину их или какие-либо другие русские переводы (см.: Маслов В. И. Оссиан в России (библиография). Л., 1928). Речь явно идет и не о французских переводах, чтение же подлинника, видимо, можно исключить. Подтверждение толкования 'северных' как 'русских' можно видеть в черновом варианте стиха: 'Отрывки из своих баллад' (VI, 279).
XVIII, 11 - Так точно старый инвалид... - Инвалид в языке начала XIX в. равнялось по содержанию современному 'ветеран'.
XX-XXII - Строфы написаны в ключе романтической элегической поэзии и представляют собой пересказ бытовой ситуации (детство Ленского, его отъезд, дружба отцов-соседей и пр.) языком штампов русской романтико-идиллической поэзии 1810-х-1820-х гг. В середине XXII строфы образы типа 'игры золотые', 'густые рощи', 'уединение', 'тишина', которые от постоянных повторений превратились в клише- сигналы элегико-идиллического стиля, сменяются олицетворениями (графически выражается в заглавных буквах): 'Ночь', 'Звезды', 'Луна'. Комментарием к этим строфам может быть отрывок из указанной выше статьи В. Кюхельбекера (Кюхельбекер, с. 457). Ср.: 'И нечто, и туманну даль' (II, X, 8).
XXII, 4 - Его цевницы первый стон. - Перифраз, означающий: 'его первые стихотворения'. Цевница - свирель, дудочка, символ идиллической поэзии.
9-14 - Луну, небесную лампаду... - Контрастное столкновение 'поэтического' и демонстративно- прозаического образа луны раскрывает литературную условность стиля предшествующих строф.
XXIII, 8 - Все в Ольге ... но любой роман ... - Имя Ольга встречалось в литературных произведениях с 'древнерусским колоритом' (ср., например, 'Роман и Ольга', повесть А. Бестужева, опубл. в 'Полярной звезде' на 1823 г.). Внешность Ольги повторяет распространенный стереотип 'белокурые волосы' (Руссо Ж.-Ж. 'Юлия, или Новая Элоиза'. - Избр. соч. т. П. М., 1961, с. 15). 'Светлые Лизины волосы' ('Бедная Лиза' - Карамзин, I, 613). 'Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посеребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она как гордый лебедь, как лю бимая дочь Неба; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз ее' ('Прекрасная Царевна и щастливой карла' - Карамзин, Соч., т. III. СПб., 1848, с. 27); ср. об Ольге: 'Кругла, красна лицом она, Как эта глупая луна...' (III, V, 10-11); '...читатели - вдобавок к голубым глазам, к нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета - могут вообразить полное собрание всего, что нас пленяет в женщинах...' ('Рыцарь нашего времени',- Карамзин, 1, 777). В черновом варианте третьей главы имелся портрет Ольги:
Как в Раф[аэлевой] М[адонне]
[Румянец да] невинный [взор]
(VI, 307).
XXIV, I - Ее сестра звалась Татьяна... - К этому стиху П сделал примечание: 'Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами' (VI, 192). Подсчеты В. А. Никонова (к сожалению, проведенные на частичном материале) показывают резкое разделение женских имен XVIII - начала XIX вв. на 'дворянские' и 'крестьянские'. Агафья, Акулина, Ирина, Ксения, Марина и др. были, в основном, крестьянскими именами, а Александра, Елизавета, Ольга, Юлия - дворянскими. Имя 'Татьяна' встречается у крестьянок от 18 до 30 (по различным уездам) раз на тысячу, а у дворянок - лишь 10 (Никонов В. А. Имя и общество. М., 1974, с. 54). Можно было бы установить и более тонкое различие (хотя отсутствие исчерпывающих данных побуждает относиться к выводам с осторожностью): в интересующую нас эпоху несомненно различие в именах петербургского (в особенности придворного) круга и провинциального дворянства. Первые тяготеют к именам, имеющим французские параллели (ср. подчеркивание комической неестественности такой замены для имени Татьяна в стихах:
И смело вместо belle Nina
Поставил belle Tatiana
(V, XXVII, 13-14) 1
вторые сближаются с 'крестьянскими' (т. е. с основной массой имеющихся в православных Святцах имен). Когда занимавший блестящее положение в петербургском свете молодой флигель-адъютант В. Д.
