принципе, тут и опытные гридни отступили бы под могучим напором.
Но задачу свою отроки выполнили – задержали викингов и даже чуток проредили их ряды.
– Все! Пора! Середке – отходить!
Вой труб едва донесся до воинов, но движение стяга уловили многие – и дрогнула середка, отступать стала, ломая строй, как бы поддаваясь чудовищному давлению «свиньи».
Нурманы взревели, чуя слабину, и еще пуще усилили напор.
Отроки поспешно отступали, бросая копья – не во врага, наземь. Пускай неприятель убедится, что победа близка, что русы в страхе бегут!
И «свинья» сама полезла туда, куда мы ее заманивали. Фронт «большого полка» прогнулся дугой, стал походить на подкову. Я и сам пятил своего гнедка, и мои «гвардейцы» отступали следом.
«Клин» все пуще увязал, как топор в сучковатом полене.
И здесь был очень опасный момент. Не стоило викингов считать полными идиотами. Клин на то и клин, чтобы рассекать вражеское войско. А потом «свинья» раздваивалась будто – урмане поворачивали оружие в стороны, наступая на половинки разделенного воинства.
И мне нельзя было допустить, чтобы викинги первыми показали этот фокус.
– Прекратить отход! В атаку!
И вот тогда началось то, чего я ждал и боялся – отходившие отроки снова поперли вперед, а сотни на флангах ударили «свинье» в бока.
Пороки в это время молчали, зато лучники посылали стрелу за стрелой, пуская те навесом – увесистые древки взмывали в небо, теряя силу, переворачивались под весом наконечников, и падали вниз, втыкаясь в спины, в плечи, в головы урман и их пособников.
Викинги поневоле вздергивали щиты, прикрываясь – и открываясь для копий.
– Конники! К бою! В атаку!
Засвистели, заулюлюкали кавалеристы, выхватывая свои спаты да скимитары. Не вся «свинья» пролезла в боевые порядки «полка чело», и конники накинулись на ее «филейную часть».
Все! Враг был окружен! Сотни Веремуда, Лидула, Вольгаста, Идана, перемолов урман, бронями и мечами своими защищавших «свиные бока», набросились на эстов и тех данов со свеями, что составляли легкую пехоту. Их кожаные доспехи легко поддавались секире и клинку.
Особый успех сопутствовал конникам – они наседали на урманский арьергард, безжалостно кромсая живую силу противника. И если кони местной породы просто несли всадников, то лошадки-степнячки сами ярились, кусая урман и забивая их копытами.
Приложив нечеловеческую силу, малый отряд урман прорвал-таки окружение, выдвинувшись в мою сторону, но тут уж мои «преторианцы» не сплоховали, бросились в атаку.
Между их широких спин мелькали ощеренные бородатые хари, красные потные морды викингов, блеснуло красным лезвие топора…
И тут я ощутил резкий удар в бок. Боль пронзила меня – словно раскаленный уголек сунули в кишки. Я зарычал и увидел древко стрелы, торчавшей у меня из левого бока.
Постеснялся, дурак, надеть бронежилет! Решил быть, как все, – в тутошних доспехах. Да никакая кольчуга не выдержит выстрела в упор – убийственное граненое жало раздвинет колечки, погрузится в дрожащую плоть.
Господи, глупо-то как…
Бой словно отдалился, стал слышен глуше, а мысли мои завертелись медленно и натужно.
Я же еще ничего не успел, что ж так рано-то…
Ничего, зато похоронят со всеми почестями, сожгут на костре, а сверху курган насыпят…
Мал обернулся, увидел меня, закричал что-то. Я ему успокоительно улыбнулся – все путем, мол. Глаза сами собой закрылись, щекой я ощутил гриву коня…
И тишина…
Очнулся я в том же безмолвии, но было тепло. Я лежал на мягком, меня укрывало одеяло из овчины.
Открыв глаза, я долго смотрел на дощатый потолок, гадая, где я и что со мной.
Битва все еще жила в моей памяти, я даже припомнил лицо того самого лучника, что послал стрелу. Мне почему-то казалось, что он держал копье – нет, это был лук. Лицо стрелка было искажено яростью и судорожным усилием – он растягивал тетиву. А потом спустил ее.
Будь у него в руках степной лук, я бы вылетел из седла. Повезло…
Я лежал совершенно неподвижно. Пошевелил пальцами ног – на месте. И руки были при мне. Бок, правда, чесался, но трогать я его не стал – вдруг проснется та палящая, резучая боль?
Послышались негромкие голоса, и открылась дверь. В комнату вошла… Рогнеда. Она была затянута в строгий белый халат, а на ее пышных волосах сидела белая шапочка. В руках девушка держала канделябр византийской работы с семью свечами – мне сразу вспомнилась Бажена.
Рогнеда несла светильник осторожно, чтобы не накапать воска, но качнула подсвечник, увидав мои открытые глаза. Улыбнулась, делаясь еще краше, и
