Берия и Маленков. Георгий Максимилианович в прихожей снял ботинки и в носках прошлепал в кабинет, где на кожаном диване лежал постоянно писавший под себя Сталин.
— Совсем плохой, — сказал Маленков. — У меня теща также отходила. Нет надежды!
— Пусть еще денек полежит, — решил Берия. — А там консилиум соберем. Пока надо молчать.
— Да, Лаврентий, надо, чтобы как можно меньше народа знало, — согласился Маленков.
Они вышли из кабинета. Берия с укоризной посмотрел на Пашку:
— Ну что ты панику развел? Спит человек. Не надо ему мешать! И других не надо беспокоить! Если будет что-то новенькое, позвони нам!
После Берии с Маленковым примчались Хрущев с Булганиным. К этому времени Сталин открыл глаза и смотрел на них злобным звериным взглядом. «Ме-ме», — мычал он, пытаясь поднять руку. Радостные искры вспыхнули в глазах посетителей. Постояв над вождем, Хрущев и Булганин уехали интриговать за власть. Они тоже не велели Пашке обнародовать факт болезни. Еще день провалялся Хозяин в моче и дерьме. «Соратники» навестили его снова и, убедившись, что конец близок, созвали консилиум медицинских светил. Академики развели руками, заявив, что бессильны чем-либо помочь. Спустя немного времени вождь и учитель отдал концы. Здесь же, у тела Хозяина, «соратники» приняли решение о сохранении тела покойного и помещении его в мавзолей к Ленину. Вокруг трупа заметались патологоанатомы и бальзамировщики. Вылетел самолет за китайскими специалистами. Приводился в траурное убранство Дом Союзов. В Москву спешно стягивались войска. Под руководством Лаврентия разрабатывались маршруты, по которым народ пойдет прощаться с вождем. Хозяина обмыли, напичкали бальзамирующими препаратами и, обрядив в мундир, отвезли в столицу. Толпы людей бессмысленно брели по городу. Из окошка санитарной машины везшей тело в Дом Союзов Пашка наблюдал сцены массового психоза. Вот идет мрачная толпа работников какой-то организации. Внезапно люди молча бросаются бежать. Без крика падают выбившиеся из сил, а следом споткнувшиеся о них. Без крика и попытки помочь бегут по упавшим их товарищи. В промозглой мартовской тишине слышны треск ломаемых костей, пуканье, да стук каблуков о мостовую. Пробежала толпа, из подворотни выехала пара грузовиков. Молча и скоро солдатики сортировали пострадавших: в один грузовик — трупы, в другой — покалеченных. Одних повезли в морг, других — на лечение. Минуя толпы, санитарная машина с телом пробилась к Дому Союзов. Пашка под расписку сдал труп, который уволокли в Колонный зал.
С ночи люди занимали очередь, чтобы попасть к телу вождя. Огромная черная колонна, начинавшаяся у Дома Союзов, траурной лентой вилась по Москве, втягивая людей. Наиболее пронырливые из них, среди которых оказалось много пенсионеров, лезли по крышам домов, чтобы пробиться к предпоследнему пристанищу Хозяина. Уже несколько их десятков сорвались и разбились насмерть. Уже доставили в морги три сотни раздавленных. Уже увезли в больницы несколько десятков стариков с инфарктами и инсультами, а народ все прибывал.
В Доме Союзов терся Берия, давая команды подчиненным. На его лице не было ни горя, ни уныния, ни растерянности. Он, скорее, находился в благодушном настроении. Пашка понял, что самое время попросить отпуск и исчезнуть из Москвы.
— Ты, что?! Такое горе, а ты с глупостями лезешь! — лицемерно возмутился Лаврентий Павлович, когда Жихарев подошел к нему.
— Почему с глупостями? Похороним, и поеду в отпуск.
— Ладно, поезжай. В комнате для почетного караула найдешь бумагу. Серов и начальник ХОЗУ там крутятся. У них оформишь отпуск. Я тоже твой рапорт подмахну.
Написав рапорт, Пашка подмахнул документ у Берии и Серова, отдал бумагу начальнику Хозяйственного управления. Тот с опаской и любопытством посмотрел на Жихарева.
— Что с тобой будет? — говорил взгляд генерала. — Взлетишь еще выше или сгребут тебя после похорон и перетрут в лагерную пыль? А может быть, придется оформлять тебе пенсию?
Машина доставила Пашку в Большой Комсомольский. Любы не было дома. Быстро побросав в рюкзак вещи и провизию, Жихарев оставил записку: «Уехал в отпуск. О месте пребывания сообщу позже. За меня не беспокойся!» Рядом с запиской Пашка положил десять тысяч рублей.
— В случае чего, папа с мамой прокормят. Они богатые, — подумал он, выходя из квартиры.
На лестничной клетке он услышал, как хлопнула дверь в подъезде, и застучали каблуки.
— Жихарев дома? — спросил кто-то дежурного.
— С четверть часа, как пришли, — уважительно ответил тот. — А вы по делу к нему или как?
— Вот мы как! — ответил нагловатый голос.
— Понятно. Понятых искать?
— Понятых, дед, не надо. Сделай, чтобы громкоговорители работали. Чтобы похоронные марши и в доме, и во дворе звучали. Потом на полчасика куда-нибудь уйди!
Услышав разговор, Пашка поднялся на пол-этажа выше. Люди не воспользовались лифтом, а поднимались пешком. Их было трое.
— Шума не будет? Свидетелей не оставим? — допытывался один из пришедших.
— Все с вождем пошли прощаться. Никого в доме нет. Сейчас музыка заиграет. Мы его в ванную затащим, там и кончим. Я бритву хорошо наточил. Даже если кто-то дома сидит, все равно не услышит. Дед-дежурный — свой человек, у нас работал. Даст показания, какие нам нужны.
