мгновение и сказала:
– И мне, и тебе будет слишком хлопотно, не поеду.
Дочь воскликнула:
– Мам!
Тело Кан Лянь тут же обмякло, по каждой его клеточке разлилось тепло. Ей нравилось, когда дочь называла ее так – «мам». Интонация отчаянно падала вниз, а потом резко поднималась вверх, в этом слове звучали каприз и упрямство, но все оно было пропитано обожанием.
Вслед за этим дочь произнесла:
– Дед украл тебя у меня на полгода, ты будто в тюрьме жила, такую хорошую, тебя связали по рукам и ногам. Послушай меня, приезжай отдохнуть.
Кан Лянь стала уклоняться:
– Не могу я твоего отца одного оставить. Он самостоятельно даже обед себе не сделает.
Когда у дочери появлялись проблемы или ей нужна была помощь, Кан Лянь была готова ехать к ней и брать на себя роль няни или кухарки. И было не важно, ждала ее дочь на тот момент ребенка или он уже появился на свет, Кан Лянь всегда была готова совершить подвиг. Но сейчас, когда внучок пошел в начальную школу, с хозяйством у молодых стало попроще. А раньше, когда они нуждались в помощи, с чего бы ей было сидеть сложа руки? Она понимала, что ее далеко живущая дочь в глубине души боится, что при удобном случае мать скажет ей: «Как будет время, возвращайся, проведай нас, но если не сможешь, то мы с отцом все понимаем». Уже несколько раз Кан Лянь хотела сказать своей еще незамужней дочери, что уже наведывалась в дом престарелых, и что есть один частный, где довольно неплохое обслуживание, и что в крайнем случае, если у нее случится инсульт, то пусть, не раздумывая, перевозит ее туда. Она боялась, что дочь, услышав это, начнет переживать, и каждый раз, когда эти слова вертелись у нее на языке, она не решалась их произнести.
Дочь осела в большом городе, жить и работать там нелегко, вдобавок кто ей там поможет с хлопотами? Разве может мать сломать жизнь своей единственной дочери? Она не станет вести себя, как предыдущее поколение, и не будет рассчитывать на своих детей, но на что же ей в таком случае рассчитывать? Ответа на этот вопрос она найти не могла. Кан Лянь некоторое время жила в Шэньчжэне, в те дни она постоянно испытывала страх. Она ясно прочувствовала, что, переехав из маленького городка Лючжоу в большой город Шэньчжэнь, ее дочь в глубине души тоже ощущала замешательство и страх, но уже не могла покинуть это место. Жизнь ее поколения не была похожа на жизнь предыдущего, все уже давно безвозвратно поменялось.
Прошло много дней с того момента, как свекор уехал, но, когда Кан Лянь просыпалась, на нее внезапно накатывало ощущение, что он все еще здесь. Старик был ее тенью и появлялся сразу, как только становилось светло. Он был ее зеркалом, в которое она смотрела со смешанными чувствами, наблюдая, как время нещадно меняло его оболочку. В течение нескольких лет они будто были намертво прикованы друг к другу и установили какую-то тайную связь: при помощи взглядов, интонации или одного малейшего движения они запросто могли понять намерения друг друга. Это было похоже на многолетнюю негласную договоренность, которую нельзя было объяснить посторонним людям.
На диване осталась вмятина: старик привык сидеть с правой стороны, и спустя долгое время подкладка потеряла упругость и просела. Иногда старик возвращался в свою комнату и возился с игрушками, которые лежали в ящике. Из всех ему больше всего нравились две: одна в виде толстенького мальчика в порванной одежке, а другая – заморского вида девушка с золотистыми волосами. Он ставил их рядом и долгое время смотрел. В коробке у него был еще серый медвежонок, пушистый цыпленок и собачка с высунутым розовым языком, все они выглядели так, будто сошли со страниц детской сказки про прекрасный таинственный сад.
Часть 3
Наступил сентябрь, и в Лючжоу прибавилось дождливых дней. Кан Лянь обожала дожди в начале осени, они шли неторопливо и тихо, даря недостающую знойным летом влагу и смывая пыль с улиц. Из-за мороси в воздухе образовалась прозрачная дымка, добавив городу промозглости и туманности. Под звуки дождя Кан Лянь, раскинув ноги и руки, лежала на кровати и чувствовала сильный прилив энергии в теле, она была будто призрак леса, жаждавший бессмертия и алчно впитывавший и источавший одухотворенную энергию гор и рек. Кан Лянь глубоко дышала, воздух свободно проходил по извилистым дыхательным путям, кровь циркулировала в ее теле – чистая, словно родник под старым кипарисом далеко в горах. На выдохе воздух рассеивался, ее грудь была нараспашку – ничем не сдерживаемая, свободная. Ее потемневшая кожа сияла, воспаленные суставы хрустели. Кан Лянь была как изысканная жемчужина, как цветок яблони, по которому стекает нектар, как гладкая и лоснящаяся глазурь на поверхности фарфора. Наступила осень, вот-вот вернется старик, и ей вновь придется быть матушкой, поэтому нужно хорошенько подготовиться, ведь в процессе нельзя будет расслабиться.
Дождь был чем-то вроде укрытия, он как будто даже замедлял вращение земли. Только в дождливый день она обретала спокойствие, спала особенно сладко, и в сумерках ей частенько казалось, что, заснув, она больше не проснется.
Кан Лянь ждала, когда придет дождливый октябрь и наступят ее последние беззаботные деньки. Но не дождалась. В один из таких дождливых дней ее крепкий сон прервал телефонный звонок; она резко встала. Звук был необычайно пронзительным, будто треск искр из провода, от которых сгорел весь кислород.
Лю Сянцюнь сказал только одну фразу:
– Отец упал и сейчас находится в народной больнице.
