Самое страшное для пожилых людей – это падение. Если упал, то когда-то бывшие крепкими кости могут не выдержать. Неожиданное падение – это точка невозврата. С этими мыслями Кан Лянь сломя голову побежала в больницу. Когда она приблизилась к палате, ее шаги замедлились. Произошедшее со свекром заставило Кан Лянь почувствовать, будто она что-то потеряла, но взамен обрела что-то другое. В смятении, не успев толком ничего обдумать, она подошла к двери.
Кость бедра у старика была раздроблена, его вздохи были прерывистыми. Кан Лянь слышала, как колотится ее собственное сердце. Она вдруг вспомнила момент из своего детства – тогда ей дверью защемило большой палец, и когда его вытащили, на ногте был почерневший синяк, а боль пронизывала до самого сердца. Лю Сянцянь с бледным лицом непрерывно объяснял, что, как только он на минуту перестал смотреть за стариком, тот тут же упал. И что нет времени на обвинения, в первую очередь нужно сделать старику операцию.
Братья сидели хмурые. За пять часов ожидания перед операционной – с восьми утра и до часу дня – они выкурили несколько пачек сигарет. Наконец старика выкатили. Раздробленную кость заменили искусственную, соединив пятью стальными спицами, оставив свежую рану длиной около тридцати сантиметров.
Больных стариков размещали в госпитале без разделения на пол. На кровати рядом лежала слабоумная бабуля, которая удивила всех, едва поступив сюда: она сняла с себя всю одежду и, лежа голой, издавала странные звуки. Бабуля была тощая и темнокожая, ножки – как сгоревшие спички, а на бедрах будто и вовсе не было кожи, только кости и торчали. Сын и дочь пытались укрыть ее покрывалом, но она раз за разом раскрывалась снова. Вскоре детям это надоело и им пришлось смириться с ее поведением. Кан Лянь вспомнила, как раньше она присматривала за справляющим нужду стариком: ослабив ремень, он прикрывался рукой, а когда с него падали штаны, он машинально поднимал их вверх; особенно он краснел, когда надевал подгузник, ведь эта штука так напоминала женскую прокладку! Эти несколько дней в больнице старик постоянно сверкал голым задом у всех на глазах, а во время инъекций и обработки лекарствами просто-напросто столбенел. Белолицый и безусый доктор Сюй был хорошим знакомым Лю Сянцзюня. Когда старик поступил в больницу, доктор бегал туда-сюда, проявляя должную заботу о нем. После операции он порекомендовал поддерживающее лечение, но одновременно с этим обсудил с братьями Лю законы, касающиеся эвтаназии. Он имел в этом большой опыт и в итоге задал вполне конкретный вопрос:
– Пока он лежит в больнице, вы тратите деньги, он мучается. Почему бы вам не подарить ему покой? – Услышав одобрение со стороны родственников старика Лю, он с искрой в глазах глянул на двух жен и благонамеренно намекнул: – Нанимать сиделку сейчас популярно.
И так поврежденный мозг старика под общим наркозом вновь был сильно травмирован. Спустя три дня Кан Лянь все еще не решалась долго смотреть на надрез на его теле, из которого вытекала жидкость. Вопреки ожиданиям, он не кричал от боли. Когда Кан Лянь зачерпывала из термоса суп со свиными ребрышками и кормила им свекра, она сильно переживала.
Она подносила ложку с разваренным мясом, старик открывал рот и, не жуя и не глотая его, засыпал. Кан Лянь будила свекра и настойчиво просила все съесть. Еще она давала ему пюре из куриного яйца; старик вновь открывал рот и так же, не жуя и не глотая, снова засыпал. Кан Лянь уставилась немигающим взглядом на свекра, который в один миг погрузился в состояние глубокого сна; из его рта текла слюна.
Прошло несколько дней, душевное состояние старика в целом улучшилось, однако он совсем не помнил о переломе и рвался спуститься с кровати и походить, чем сильно напугал Кан Лянь. Медсестра, услышав об этом, привязала пациента за руку к спинке кровати с помощью широкой повязки, предупредив, что еще одно движение – и у него будет вывих. Лишившийся свободы старик должен был, как и прежде, терпеть пытки: обессиленный, он не мог даже самостоятельно откашлять мокроту, тогда приходила медсестра, чтобы отсосать ее, отчего старика начинало трясти от страха. А еще всякий раз, когда ему приходилось испражняться на глазах других людей, сыновья и их жены вместе с медсестрой обступали его и уговаривали глубоко дышать и тужиться. Они, стиснув зубы, выкрикивали «раз-два-три», делая каждую такую процедуру несравнимо торжественной и печальной. Когда продукты жизнедеятельности, сопровождаемые радостными возгласами собравшихся, наконец выходили из него, старик краснел и, задыхаясь, в состоянии коллапса зарывался лицом в подушку.
Глядя на состояние свекра, Кан Лянь неизбежно падала духом: конечно, у всех людей бывают неудачные дни. Старик за всю свою жизнь ни разу не лежал в больнице, и вот под конец подвергся таким унижениям.
Время от времени она вспоминала одно волшебное и фантастическое слово.
На площадке было много интересующихся религией старушек. Они чутко уловили страдания и обиды Кан Лянь и решили, что надо ее спасать: у нее был такой утомленный, нервный вид, а взгляд как у коровы на привязи. Поэтому старушки с энтузиазмом спросили:
– Может, тебе уверовать во Христа?
Кан Лянь сдержанно улыбнулась и помотала головой. Тогда ее обступили другие напористые тетушки:
– А может, станешь буддисткой?
Кан Лянь вновь ответила вежливым отказом. Однако во время болтовни одна особо резкая в выражениях бабушка сказала нечто такое, что очень взволновало Кан Лянь. То было слово «перерождение»[182] – другое определение смерти, хоть и пронизанное мраком, но стирающее отчаяние, предлагающее прекрасную альтернативу неизвестности и ужасу. Новое начало, динамичное, полное надежд, несравненно чудесное, заставило Кан Лянь испытать сильное переживание и предаться бесконечным мечтам.
Расскажи она кому-нибудь, никто и не поверит, даже она сама, наверное, не поверила бы. Но слово «перерождение» было чем-то иным, будто не с этой
