Номер не прошел, и Ван Лэюнь решила попробовать другой. Она заморгала, закашляла и вскрикнула:
– Бра-ат! Сестрица-а!
Кричала она притворно, было видно, что опять на устах ее мед, а в сердце – лед. В этих восклицаниях читался скрытый подтекст: в конце концов, ты старший сын, этот твой долг, тем более ты зарплату в дом приносишь.
Ван Лэюнь была умна и, как и многие женщины, могла принимать несколько обличий: иногда она щедрая и отзывчивая, иногда по-мещански ушлая, а иногда капризная или вовсе прикидывается дурочкой – каждый ее образ соответствовал ситуации. В арсенале Ван Лэюнь было несколько типов улыбок, которые точно передавать разнообразные эмоции: радость, насмешку, самодовольство, фальшивый гнев. Как только Ван Лэюнь заулыбалась, по спине Кан Лянь пробежал холодок.
На ее фоне Кан Лянь выглядела неестественной, равнодушной, косноязычной и бессердечной. Но она считала, что лучше всего быть скромной, поэтому решила не продолжать разговор. Она упорно хранила молчание, было трудно предрешить исход этой битвы. Лю Сянцюнь прикинулся, что хочет в туалет, и ушел, предварительно обменявшись взглядом с женой. Через две минуты Кан Лянь вышла в коридор, прошла в другую его часть и с мрачным выражением лица спросила:
– Это что за уловки?!
Лю Сянцюнь строго сказал:
– У Сянцяня сейчас трудности в жизни, и если мы действительно оставим старика у них, то дедуля скончается очень и очень скоро.
Кан Лянь смягчилась и уже была готова уступить, но слишком уж ей было знакомо это чувство компромисса. В ее душе нарастало негодование: «Да с какой стати? Почему я так благородно себя веду? Почему каждый раз беда приходит именно ко мне?» С этими мыслями она гордо вскинула голову, однако это упрямство через некоторое время прошло.
Лю Сянцюнь вздохнул и взволнованно заговорил:
– Ты заметила? Эти двое так до сих пор и не поняли, как отец упал!
О падении говорили по-разному. Лю Сянцянь утверждал, что отец пошел выливать заварку и случайно поскользнулся у сточной канавы; Ван Лэюнь говорила, что старик с возрастом становился все большим скупердяем и потому беспорядочно собирал разные вещи, во время чего и споткнулся. Соседи, которые его навещали, сказали, что тогда дома никого не было, и когда его обнаружили, было неясно, сколько времени он пролежал во дворике.
Лю Сянцюнь с тревогой смотрел на жену: она медленно кивнула, и он глубоко вздохнул. Лю Сянцюнь раз за разом кланялся, держа руки перед собой и вложив кулак одной в ладонь другой, но Кан Лянь совершенно не обращала на это внимания, она думала о своем.
Шло время, один месяц сменялся другим, непрерывно, как волны прибоя окатывают берег. Старик по характеру был слабовольным, если не сказать никчемным, всю свою жизнь боялся беспокоить других, стыдился первым обращаться к людям, был стеснительным и не особо находчивым. Кан Лянь звала старика отцом уже более тридцати лет.
Вернувшись в палату, Кан Лянь и Лю Сянцюнь объявили о своем решении. Обычно высокомерный Лю Сянцянь изо всех сил старался подобрать добрые слова:
– Утомили мы вас, сестрица, но ведь мы знаем, что никто так не позаботится о старике, как ты.
Ван Лэюнь притворилась, что задумалась над чем-то, на минуту смутилась и шепотом произнесла:
– Я слышала, как врач сказал, что старик вновь сможет ходить через полмесяца.
Лю Сянцянь глянул на нее с упреком, а Кан Лянь равнодушно ответила:
– Через полмесяца будет ходить – вот это ты размечталась.
Солнце упало вниз, его свет внезапно исчез из больничной палаты, быстро наступала ночь. Старик незаметно приоткрыл веки. Кан Лянь, глядя в окно, сказала:
– Все вы думаете, что он просто глупый старик, а на самом деле он все понимает. И тот фарс, что вы устроили сегодня, в следующий раз разыгрывайте где-нибудь в другом месте.
Часть 4
Старик похудел так, что от него остался только скелет, тело его стало неподвижным. Лю Сянцюнь позвал на помощь нескольких молодых ребят, и под ритмичные возгласы старика подняли на этаж. Эта сцена потрясала и в то же время вызывала сильную печаль, оставляя на сердце тяжелый осадок. Ведь всего несколько лет назад старика переполняли силы, у него были массивные плечи и прямые длинные ноги. В коридор через открытое окно проникал осенний ветер с дождем. Снаружи наполовину пожелтевший платан[184] ронял на землю листья.
Старик слег. Такова была его злая участь, которой люди избегают, словно змей. Раньше старик часто забывал смывать за собой в туалете, и Кан Лянь, зажав нос, заставляла его это делать; он же, беспокоясь о своем достоинстве, с равнодушным выражением на лице объяснял, что не смывал, чтобы сэкономить воду. Сейчас же по утрам он носил подгузник, во второй половине дня менял пеленки, а ночью надевал урильник. Его кожа потеряла эластичность, легко краснела и саднила, поэтому Кан Лянь подкладывала под седалище мягкую ткань. Раньше старик любил задавать одни и те же вопросы, что выводило Кан Лянь из себя. Но сейчас он постоянно спал, а когда просыпался, то, съежившись в инвалидной коляске, улыбался, будто совершил что-то
