Глава 3
Правда или желание?
Проснувшись на следующее утро, я долго лежала в постели, нервно хихикая. Абсолютно согласна с тем, что сны отражают, пусть и в измененной форме, наше прошлое, страхи и желания, но считаю, что далеко не всегда увиденное в ночной дреме удается истолковать однозначно. А один и тот же смутный образ при желании и хотя бы относительном воображении можно объяснить тысячей разных способов. Так что, по-моему, большинство толкователей снов занимаются абсолютной фигней.
Но в нынешнем случае ситуация была совершенно однозначна. Любой шлюхе приятно узнать, что, во-первых, абсолютно все люди точно такие же, как она, а во-вторых, среди окружающих она самая красивая, успешная и высоконравственная. Что ж, логично. Странноватое место для демонстрации собственного превосходства над остальными (а особенно — над мерзким Студневым-пером) можно объяснить тем, что перед сном я читала главу о Великом бале Сатаны.
Тот факт, что я сознательно хочу и подсознательно боюсь Виктора, тоже вполне очевиден. Это ведь действительно очень умный и очень опасный человек. Я вроде бы решила, что убивать меня Виктору и старшему Студневу слишком рискованно, но даже самые толковые люди порой совершают необъяснимые глупости. Так что в полной безопасности я себя, увы, не чувствую и спастись от угрозы никак не могу.
Настоящая я, в отличие от Ники из снов, категорически не согласна с тем, что Виктор говорил о моих интимных пристрастиях. Увы, с ночными видениями не поспоришь. Так что данную странность лучше запомнить — и при первом же удобном случае попытаться проверить в реальности. Как только пойму, что это неправда, сразу успокоюсь.
А вот финал сна оказался действительно страшным. Мне очень не понравилось, что я всерьез радовалась тому, что стала чьей-то вещью. Не хочу и не буду, хоть убейте!
Дойдя до этого места в своих размышлениях, я встала, решительно подошла к большому зеркалу и заговорила, строго глядя себе в глаза:
— Торжественно обещаю и клянусь! Я, Вероника Макарова, никогда — слышите, никогда! — не стану ничьей вещью! Даже если от послушания будет зависеть моя жизнь — я все равно не сдамся! Останусь собой до последнего вздоха! Клянусь!
После этого меня немного отпустило, и я отправилась в ванную. Понимаю, конечно, что жизнь ломает всех — и гордых, и послушных. Но я предпочитаю погибнуть, как Дашка, чем стать такой, как Мари. Да, я торгую телом, но не душой — то есть душой, наверное, тоже торгую, но лишь до определенного предела. Дальше — ни-ни!
Закончив утренние ритуалы в ванной, я, хихикая, отправилась на кухню готовить себе завтрак. Не люблю пафос, но иногда без него не обойтись. Наверное, глупо, что у шлюхи тоже есть принципы, но у меня они есть. Я не собираюсь отрекаться от собственных убеждений, какими бы смешными они ни казались окружающим.
Я уже позавтракала и закинула посуду в посудомойку, когда щелкнул, открываясь, дверной замок. Это пришла Гуля — и тихо, как мышь, скользнула в ванную. Зашумела вода.
Именно в этот миг я вдруг поняла, почему подруга не бросила эскорт, несмотря на все мои уговоры. Она просто не хотела превратиться в мою вещь — а это вполне могло случиться, если бы Гуля окончательно переквалифицировалась в домработницы. Я подавила тяжелый вздох. Ой-ей-ей! Получается, ее дела еще хуже, чем мне казалось раньше. И было совершенно непонятно, как тут можно помочь.
Впрочем, у меня хватало и собственных проблем, так что о подруге я решила подумать позже — когда мои собственные дела хоть немного устаканятся.
В жизни моей пока что царил полный штиль, и, приготовив для Гули не то поздний завтрак, не то ранний обед, я задумалась, могу ли хоть что-то сделать для решения собственных проблем. Ответ нашелся быстро.
«Когда что-то тебя пугает до оторопи, надо не бежать, а погрузиться в свой страх по самую макушку», — говорил один из кавалеров матери, отставной козы барабан… ой, то есть капитан каких-то там войск. Мне он абсолютно не нравился, поскольку пытался превратить наш тихий и свободный дом в казарму, а мать не любила, когда ее агрессивно ревнуют и каждый вечер устраивают допрос с пристрастием, дотошно выясняя, что случилось на рынке минувшим днем. Так что бравый экс-вояка задержался у нас совсем недолго и не оставил о себе никакой памяти, за исключением этого присловья, которое даже в детстве мне казалось вполне логичным.
Что ж, если я так сильно боюсь Виктора — значит, надо не трястись от страха в кладовке, как мышь, а, наоборот, переходить в атаку, дабы понять, что задумал господин айтишник.
Сказано — сделано!
