Я нервно сглотнула и неуверенно щелкнула пальцами. Светящиеся мотыльки погасли, и в каюте воцарился полумрак, от которого даже в присутствии виконта по спине пробежали мурашки.
– Не очень-то обнадеживают ваши слова, – сказала я, ложась на место.
– Какие именно?
– О желании удавить.
– Ну, – протянул виконт глухо, – пока не удавил. Я обещал доставить вас его высочеству живой.
Мне снова стало не по себе. На всякий случай отодвинулась на самый край и спросила осторожно:
– Не значит ли это, что вы захотите выместить на мне беспричинную злобу, когда мы прибудем?
Позади зашуршали простыни, я ощутила, как ко мне приблизилось горячее, а в ухо резко зашептали:
– Элизабет, замолчите уже и спите. Иначе вы нарветесь на наказание, за которое мне принц потом спасибо скажет. Спите и не болтайте ерунды. Никто на вас в Черной Пустоши вымещать злобу не станет.
Он лег, но слишком близко, и сквозь тонкую сорочку я ощущала жар его тела, которое успела рассмотреть пока мотыльки освещали каюту. Оно было немного смуглым, как бывает, когда кто-то нарочно подставляет кожу солнцу. Но мышцы и шрамы были настоящими, что значит, виконт действительно пережил многое. И все же, не смотря на справедливость упреков, которую могла признать только мысленно, тон де Жерона оставался непозволительным.
Щелкнув пальцами, я снова поднялась и уставилась на развалившегося в моей постели виконта. Тот сонно заморгал, словно вырвали из глубокого сна и, скривившись, посмотрел на меня неодобрительно, вполглаза.
– Вы кем себя возомнили, виконт де Жерон? – проговорила я, стараясь подражать манере Бенары, чтобы придать себе уверенности, и дернула одеяло на себя.
– Что? – переспросил виконт хмуро.
Но прежде, чем виконт успел вцепиться в край, я намотала одеяло на себя, как гусеница и нервно добавила:
– Рабовладельцем, что сечет несчастных на конюшне?
Де Жерон уставился на меня обоими глазами, злыми и широко раскрытыми.
– Ваша просвещенность в некоторых вопросах пугает, леди Элизабет, – проговорил он так тихо, что я непроизвольно нагнулась, чтобы услышать окончание фразы.
Но стоило приблизиться к нему, как рывком оказалась на опрокинутой навзничь. Виконт же навис надо мной, прижимая сильным и очень горячим телом, предупреждая попытку не то, что пошевелиться, а даже вдохнуть. При этом продолжал буравить взглядом, только смотрел почему-то не на глаза, а на губы.
Я часто заморгала, а затем закусила губу и зажмурилась.
– Вам не помешало бы, леди, оказаться выпоротой. На конюшне, – хрипло выдохнул виконт и я зажмурилась еще больше, отказываясь верить в услышанное.
В голове зашумело, как бывает на большой высоте, и я поняла, что если не вдохну, потеряю сознание, и тогда лишь святое воинство ведает, что может со мной произойти.
Я сделала вдох, отчего моя грудь соприкоснулась с грудью виконта. Если раньше было жарко просто находиться в непосредственной близости с ним, то теперь меня опалило, а в груди вспыхнуло пламя и прокатилось до самого живота.
Виконт же хрипло выдохнул, и в следующий миг уже лежал рядом со мной на спине, тяжело дыша. Причем тяжелое дыхание было общим.
Прежде чем я успела что-то сказать, де Жерон хрипло проговорил:
– Упаси светлые боги того безумца, какому взбредет в голову когда-нибудь полюбить тебя, Элизабет.
Пока я ошарашено хлопала ресницами, он повернулся спиной ко мне и затих.
Стало так грустно и обидно, что у меня, помимо воли, вырвалось:
– Я, конечно, понимаю, я виновата, виконт де Жерон, я же не глупая… Но неужели мой проступок настолько ужасен, что меня теперь нельзя любить…
Из груди виконта вырвался не то стон, не то рык.
На этот раз на кровати подскочил виконт, и, схватившись обеими руками за голову, простонал:
– Да спасет меня святое воинство от этого чудовища!
Я же, влекомая хоть и заслуженной, но несправедливой обидой, продолжила вразумлять виконта:
– И, между прочим, порка – это уж слишком. С леди о таких вещах не разговаривают.
Виконт оглянулся и посмотрел так, словно действительно представляет, как порет меня на конюшне. От его взгляда отчего-то стало жарко и засосало под ложечкой.
