прощаться. Остальные — чисто шпионы.
С мальцом, кстати, вот что получилось. Он-то сбежать — сбежал, а куда сбежал, и сам не прикинул. Детей ихних — мутантских — теперь лет до трёх в особом питомнике с матерями держат, а дальше отлучают от матерей — и скорее в школу. Английский язык изучать. И нет такого, чтобы кто-то своих детей прятал — за это ведь можно самому пострадать. Потому родители Тхе — они бы первые его сдали. Такой уж мутантский образ мыслей.
Ну, и раз некуда Тхе деваться, то решили его Панайотов с Милорадовичем у себя прятать. Им-то он и по-человечески приглянулся, да и для науки шибко полезен, не без этого.
Но то уже дела еланские, а нам дорога в Березань. Знакомая уже дорога. Так вот и по жизни: ходишь себе туда-сюда, БТРом ездишь взад-вперёд — патрулируешь, значит. А коли всё по одному месту, то, знать, на роду такое написано.
Хотя что на роду написано, то и переписать можно. Вон село Рябиновичи тыщу лет себе на одном месте простояло, а подкралась мерзкая Чернобыльщина с тамошними почварами — пришлось всем перебираться куда-то под замок Полоцк. Добро бы только и там мутанты не достали. А то ж переезжать — оно тоже судьба, и из незавидных.
Нынче и проснуться пришлось ни свет, ни заря — чтобы не сильно на глаза попадаться, а вчера и легли совсем позно — всё Тхе расспрашивали. Вот бы поскорей дойти до березанской больницы и выспаться.
А пока зачавкало под ногами болото: ляпу-чапу, ляпу-чапу… Шли медленно — параличному Костичу с трудом удавалось двигаться. Прикрутила клятая инфекция. А когда медленнее идёшь, так и ноги сильнее вязнут — не без того. Как взошли на твёрдую землю Кабаньего острова — вздохнули с облегчением. Или нет?
Навряд ли. По лицу Славомира из Белграда никакого там облегчения не прочтёшь — застыло, как глина. И Хрусталёв шёл в напряжении, это точно. Наверное, он волков боится.
Зато Адам Рябинович не боится. Он знает, чего ждать от этого зверя. Если волк тебя уж признал — дальше можно ходить смело. Волки — не шакалы какие-нибудь, чтобы ни с того ни с сего менять решения. Им надо действовать уверенно. А коли начнёт волк так глупо колебаться — его свои же проучат. Ибо заколебал!
За весь путь через Кабаний остров перед Рябиновичем лишь однажды мелькнул волчий силуэт где-то на пределе человеческой видимости. И всё. Видать, этот четвероногий сторож опознал их с Хрусталёвым — и попусту решил не вмешиваться. Идут люди, значит, надо им. А волку что с того?
Пройдя весь остров, Адам обернулся, отвесил земной поклон и вполне серьёзно негромко сказал:
— Спасибо, волки, что пропускаете.
По дороге к Елани он так поблагодарить забыл, но никогда не поздно набираться вежливости.
В ответ на «спасибо» Рябиновичу послышался отдалённый волчий вой.
— Ты слышишь? — вздрогнул Колян Хрусталёв. Ага, по всему — вой не просто послышался.
Остался второй, самый долгий болотный переход. Одолеть его — и можно будет отдохнуть в Березани.
Только Славомир Костич заметно выбился из сил. Или тело всё дальше переставало его слушаться — тут одно другому не мешает, всё равно скверно. Костич и шёл-то налегке, не тащил на спине рюкзака с вещами, но для больного человека и ноги переставлять — это труд.
— Так что, тащим его за руки — за ноги? — нехотя предложил Хрусталёв.
— Пусть пройдёт, сколько сможет, — решил Адам, — а как начнёт уже тонуть, мы подхватим. Заранее выбиваться из сил — дело гиблое.
Костич очень старался, вот и прошёл своими ногами добрую половину болотного пути. А там уже и Хрусталёв с Рябиновичем подсобили. Выдюжили, хотя Колян — мужичонка хлипкий.
Березань — по первому впечатлению — ничуть не поменялась, будто и не покидали её несколько дней назад. Интересно, вернулся ли в неё страшный Пердун? Похоже, нет, думал Рябинович, придирчиво оглядывая селение со стороны луга, на котором их троица расположилась передохнуть. Ничего не говорило глазу: вот пришёл хозяин. И это-то радовало.
— Как, Славомир, отдохнул? — спросил Рябинович.
Ответить тот не смог. Рот перестал открываться — бывает же!
— Ну, отдохнул, или нет, а пойдём! — Адам с Коляном взяли на плечо напряжённое, какое-то затвердевшее тело учёного и понесли к посёлку.
По дороге Рябинович ещё пытался поговорить с Костичем. Тот, судя по глазам, всё понимал, но не имел власти растворить рта. Положеньице!
— Ух, Погодин обрадуется! — хохотнул Хрусталёв, поднимаясь кривой улочкой к берёзовому частоколу. — Он же и Бегичу, и Багрову чуть ли не первым долгом противостолбнячную сыворотку вкатил. И уже ходил довольный, что, по крайней мере, от столбняка застраховался.
— А чего ему не ходить довольным?
Из дальнейших путаных объяснений Хрусталёва Рябинович уразумел, что и сама противостолбнячная сыворотка — штука опасная. Если Погодин не смутился возможными осложнениями, а колол сыворотку не глядя, значит, сильно боялся столбняка у раненых. Тех пронесло, но вот сегодня к нему на операционный стол внесут Костича. Как тут лицу Погодина не вытянуться?
Встречные мутанты провожали настороженными взглядами тело Костича, будто одеревеневшее на плечах солдат. Вчувствоваться в эти взгляды было
