Березани. Тогда-то Славомир не придал травме серьёзного значения: подумаешь, ветка! Однако, в мутантском лесу мелочей не бывает. Когда — уже в Столичной Елани — Костич залил свой нарыв антисептиком, было уже, по-видимому, поздно. Весьма скоро щеку раздуло настолько, что глаз закрылся. Да и второй как-то болезненно сузился.
— Ну, как не беспокоила, — досадливо морщась, пробормотал Славомир, — я бы сказал, она не мешала работать. А так — очень даже раздражала. Болела. Да и в зеркало на себя — не налюбуешься! — Костич зашёлся в хриплом, каркающем смехе, который так не вязался с его образом — пусть и пожилого, но здоровяка.
Прежде Славомир Костич смеялся иначе — а похохотать он любил. Густой, раскатистый баритон слышался в его звучном смехе. И видно, и слышно, что дурацкая травма стала угнетать коллегу действительно сильно.
— А теперь что?
— Как-то лицо мертвеет, — пожаловался Костич, — и мышцы сами собой напрягаются — расслабить трудно. И судороги временами — челюсти так сведёт, что рта не откроешь. Какую-то заразу, наверное, подхватил, а она вырабатывает токсины — нервно-паралитические.
— Похоже на столбняк, — встревожился Милорадович.
— А какой у столбняка инкубационный период?
Вопрос Костича поставил в тупик. А и действительно, какой?
— Кажется, он бывает разный.
— Столбняк? — словно примеряя на себя это слово, сардонически усмехнулся Костич. — Скверное дело, но могло быть и хуже, — он снова разразился страдальческим каркающим смехом, от которого кожа ещё крепче обтянула обострившиеся черты лица.
— Что же могло быть хуже?
— Так я уже думал, что понемногу превращаюсь в мутанта! — кажется, Костич просто шутил, но вполне возможно, что подобные страхи его действительно посещали. Когда не управляешь собственными мускулами — ненароком всякое померещится.
Да уж, генетические мутации неизлечимы в принципе, а столбняк опасен, однако излечим. Только кто же будет его лечить здесь, в Столичной Елани, где нет ни медиков, ни больницы, а в больничном бараке расположилась мутантская школа?
— Кажется, надо поискать врача, — вздохнул Костич, — может, у Щепаньски спросить? А он, к примеру, у Дыры узнает, нет ли…
— За врачом придётся послать в Березань. Или лучше самим отправиться, — Ратко не поддержал тщетных надежд больного товарища. — Вся медицина там.
— Это точно?
— Само собой. До недавнего времени здесь, в Елани, гостил некий доктор Гроссмюллер, но он уже отправился обратно в Березань — вскоре после нашего сюда прибытия. Не знаю, добрался ли он, но больница-то там имеется. И если не Гроссмюллер, то хотя бы Погодин ещё сидит там с нашими ранеными.
— Да, — кивнул Славомир, — придётся всё оставить и тащиться к березанской больнице. Жаль.
— А чего жалеть? — Милорадович высказался прямо. — Можно подумать, мы здесь, в Елани, занимаемся чем-нибудь серьёзным.
— Согласен, нас кормят подделками. Но всё-таки… зачем-то мы сюда добирались. Что-то надеялись открыть, — Костич махнул рукой. Сардоническая гримаса с его лица так и не сошла.
— Надо найти Соплю, — сказал Ратко, — либо другого проводника. Это, наверное, через Щепаньски.
— И солдаты, — вспомнил Славомир, — с Панайотовым и Грдличкой сюда пришло двое — Хрусталёв и ещё один. Им ведь тоже надо возвращаться в Березань. Вот и меня проводят.
К пану Щепаньски Милорадович пошёл один. Костич остался в своей комнате, «чтобы никого не пугать этой жуткой гримасой». Наверное, зря не стал пугать: надменный начальник экспедиции умыл руки.
— Где сейчас пан Сопля, мне неизвестно, — сказал Щепаньски, — только вам его всё равно не уговорить. В Березань уже мог вернуться Пердун, а Сопля Пердуна боится.
И всё. Разбирайтесь, мол, сами.
Спросить, что ли, у Дыры? Уж она-то наверняка должна знать, где живёт Сопля, подумал Ратко. А проводнику заходить в селение Пердуна вовсе не обязательно: достаточно провести через болото и показать направление дальнейшего пути.
К сожалению, Дыра сегодня не принимала. Она с кем-то уединилась у себя в покоях, так что слуга — долговязый и худой Глиста, стоя на страже господского наслаждения, даже не стал докладывать. Милорадович немного подождал, но понял, что зря теряет время.
Осталось разве что зайти к двоим русским солдатам, которых — Ратко знал это — поместили в сарайчике, пристроенном к Председательскому дому со стороны заднего двора.
Милорадович обогнул здание и подошёл к солдатскому сарайчику. Перед металлической дверью, покрытой свежими глубокими бороздами и вмятинами, понял две вещи: во-первых, к солдатам совсем недавно ломилась одна из сторожевых свиней, во-вторых, у солдат — гости. Судя по одному из голосов, что