для тех, кому нравится думать, что трансформацию культуры можно уложить в четкие временные рамки, – повторное открытие Петраркой в 1345 г. писем Цицерона к Аттику. Это событие символизирует возвращение культурного наследия Древнего Рима, тогда как падение Константинополя служит знаком возвращения культурного наследия Древней Греции.

158

От них отличался пассажный инструмент: с его помощью по положению звезд в созвездии Большой Медведицы, которое вращается вокруг Полярной звезды, можно определить время ночью, если вы знаете дату. В нем не измеряется угол между наблюдателем и двумя удаленными объектами – своего рода стрелками часов служат сами звезды.

159

Решающую роль, очевидно, сыграла работа Christoph Rothmann. Discourse on the Comet (1585), в которой прямо критиковалась теория сфер: Granada, Mosley & others. Christoph Rothmann’s Discourse (2014).

160

В этой истории не все гладко. При первом обращении к астрономии Галилей утверждал, что измерения параллакса доказали, что сверхновая 1604 г. находится на небе, и в 1632 г. по-прежнему считал это важным аргументом. Но в 1618 г. (вскоре после того, как католическая церковь осудила систему Коперника) он отрекся от утверждения, что измерения параллакса доказали, что кометы находятся на небе; они могут, предполагал он, быть просто результатом отражения или рефракции света, подобно радуге, и в таком случае измеряемого параллакса не будет. Этот аргумент был чрезвычайно слабым: он не объяснял, почему кометы не перемещаются вместе с наблюдателем, как радуга, почему они видны из всех регионов земли, а также на протяжении всей ночи. Он выдвигался в защиту Аристотеля от новой астрономии. Если Галилей действительно относился к нему серьезно (этому нет никаких подтверждений, кроме слов его ученика Кастелли), то попытка Браге прочно связать данные, явления и теорию была неверно понята. Однако маловероятно, что Галилей верил в то, что говорил. Он был вовлечен в спор с иезуитами, которые отказались от Птолемея в пользу Браге, и поэтому радовался любому аргументу, даже самому безумному, который принижал авторитет Браге и мог убедить читателей разделить его убеждение (которое он в тех обстоятельствах не отваживался обнародовать), что не существует другой логически непротиворечивой астрономической теории, кроме системы Коперника. Если же он действительно относился к этому утверждению со всей серьезностью, то (как и в случае утверждения, что приливы доказывают правоту Коперника: Земля движется) современники были правы, проигнорировав его, – и мы должны последовать их примеру. Wootton. Galileo, 2010. 157–170.

161

Кеплер: «Каждый год, особенно с 1563 г., количество опубликованных трудов в каждой области превышает все, что было произведено за минувшую тысячу лет. Сегодня с их помощью создана новая теология и новая юриспруденция; Парацельс заново создал медицину, а Коперник – астрономию. Я убежден, что мир жив и бурлит и что стимулы этих удивительных совпадений действовали не напрасно». De stella nova (1608), цит. по: Jardine. The Birth of History and Philosophy of Science, 1984. 277, 278.

162

Я предпочитаю выражение «математизация мира», поскольку «природа», по моему мнению, включает и биологию, а не только физику.

163

Перевод М. Лозинского.

164

Почти все первые ученые занимались несколькими дисциплинами (единственным значимым исключением можно считать нескольких врачей, таких как Уильям Гарвей). Врач и экспериментатор Гильберт, будучи членом совета колледжа Святого Иоанна в Кембридже, принимал экзамены по математике, а своей главной целью он считал доказательство истинности системы Коперника. Галилей внес вклад в физику и астрономию, преподавая фортификацию и оптику. Стевин публиковал работы по алгебре, инженерному делу, астрономии, навигации и бухгалтерскому делу. Гюйгенс математически описал движение маятника и разрабатывал конструкции часов, а также открыл кольца Сатурна. Меркатор и семья Кассини (начиная с Джованни Доменико Кассини) были и картографами, и астрономами. Бойль публиковал работы по физике и химии. Ньютон, помимо физики и оптики, занимался алхимией. Сочинения Даниила Бернулли посвящены астрономии и теории вероятностей. Даже не получивший систематического образования Левенгук, основоположник микроскопии, не знавший латыни, имел диплом землемера. Мы зачастую забываем о широте их интересов: Браге и Галлей известны нам как астрономы, но кто теперь помнит, что они были также картографами? Коперника вспоминают только как астронома, однако он был специалистом по денежной реформе и опубликовал «Трактат о чеканке монет» (1526), в котором сформулировал закон, который мы теперь называем законом Грешема, – о том, что «плохие» деньги вытесняют «хорошие». Междисциплинарный характер новой науки сохранялся по меньшей мере до Леонарда Эйлера (1707–1783), который пересмотрел взгляды на баллистику и на орбиты планет, не соглашался с Ньютоном в некоторых вопросах оптики и писал о музыке. Переключаясь с одной дисциплины на другую, новые ученые переносили в нее свои представления о том, как создавать новое знание. Именно эти представления составляют основу научной революции.

165

Перевод Д. Щедровицкого.

166

Довольно странное обсуждение этого эпизода см. в: Mignolo. The Darker Side of the Renaissance, 2010. 219–226: автор критикует Риччи за то, что тот ведет себя так, словно «геометрия является гарантией неэтнического, нейтрального описания формы земли». Этот упрек имеет смысл, только если предположить (как это делает Миньоло), что объективного знания не существует, а любое знание является этнически обусловленным и пристрастным.

167

См. комментарий «Релятивизм и релятивисты», 6.

168

Перевод Б. Энгельгардта.

169

О шестиугольных снежинках. Перевод Ю. Данилова.

170

В XVII в. новости доходили из Северной Италии до Праги приблизительно за три недели, и поэтому Вакер мог узнать о них от кого-то, кто видел книгу в печати, хотя Галилей, совершенно очевидно, пытался как можно дольше держать свое открытие в секрете, – вероятно, источник Вакера находился во Флоренции, где слухи об открытии Галилея стали распространяться после того, как он попросил позволения посвятить книгу Козимо Медичи и назвать новые звезды в его честь.

171

В период с 1622 по 1635 г. в Нидерландах Исаак Бекман пытался изготовить телескоп, сравнимый по качеству с тем, который в 1610 г. был у Галилея. Похоже, у него ничего не вышло. Berkel. Isaac Beeckman, 2013. 68, 69.

172

См. выше, гл. 4.

173

Обращения к Господу в час нужды и бедствий. Перевод А. Нестерова.

174

Например, прохождение Меркурия по диску Солнца (приблизительно раз в семь лет) и Венеры (одновременно это происходит с интервалом больше ста лет) можно наблюдать только с помощью телескопа (с небольшим увеличением): Кеплер думал, что видел прохождение Меркурия в 1607 г. с помощью камеры-обскуры, но он ошибался (Van Helden. Measuring the Universe, 1985. 96–99). Впервые прохождение Меркурия по диску Солнца наблюдал Гассенди в 1631 г., Венеры – Хоррокс в 1639 г. Работа Хоррокса привела к радикальной переоценке размеров Солнечной системы: Van Helden. Measuring the Universe, 1985. 95–117; Horrocks. Venus Seen on the Sun (2012). Правильно организованные наблюдения невооруженным глазом за сверхновыми звездами и кометами могут привести к результатам, несовместимым с астрономией небесных сфер, однако эти результаты не имели отношения к предсказанию положения планет.

175

Их эквивалентность продемонстрирована в: Swerdlow. An Essay on Thomas Kuhn’s First Scientific Revolution, 2004. 106–111.

176

Как выразился Коперник в своем обращении к папе Павлу III в трактате «О вращении небесных сфер», «полагавшиеся только на гомоцентры… не сумели на основании своих теорий установить чего-нибудь надежного, бесспорно соответствовавшего наблюдаемым явлениям» (Barker. Copernicus and the Critics of Ptolemy, 1999. 345).

177

Галилей говорит, что рассчитывает отпраздновать Пасху в Риме, но признается, что главной причиной путешествия является желание «раз и навсегда заткнуть рты моим клеветникам». Спешить его заставляло именно появление Венеры, а не церковный календарь. (Galilei. Le Opere, 1890. Vol. 11. 67, 71.)

178

В Ariew. The Phases of Venus before 1610 (1987) утверждается, что астрономию Птолемея можно адаптировать к фазам Венеры, сделав Солнце центром эпицикла Венеры, что, в сущности, превращает Венеру – а также Меркурий – в спутники Солнца. Конечно, это создавало дополнительные трудности для теории небесных сфер, и такая конструкция расценивалась современниками скорее как разновидность системы Тихо Браге, а не Птолемея. Автор также утверждает (Ariew. The Initial Response to Galileo’s Lunar Observations, 2001), что схоластическое представление о лунной поверхности могло пережить открытия Галилея, сделанные с помощью телескопа; но в данном случае он не проводит должного

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату