глазами.
– Проснулась, что ли? – пробасил он, хитро поглядывая на меня.
Я на всякий случай сжалась в комочек и кивнула. Вдруг стало страшно: что, если громила меня возжелает и совершит что-нибудь дурное – надругается над моей девичьей честью.
– Пить очень хочется, – пискляво и очень слезно попросила я.
Кто-то мне рассказывал, что в переговорах с похитителями надо на жалость давить. Глядишь, в живых останусь, а если очень повезет, то даже не покалечат.
– Мне бы водички, – снова жалостливо напомнила я, облизывая пересохшие губы.
И вот оно случилось: в глазах моего мучителя скользнуло странное выражение, он не отводил похотливого взгляда от моего лица и тоже быстро облизнулся. Надеяться, что ему тоже захотелось пить, было бы глупо.
Я стала отползать подальше, вжимаясь в тюки с сеном. Мужичок, крякнув, забрался в повозку, предварительно выглянув на дорогу – проверить, нет ли где соглядатаев.
– Н-н-не… не подходи ко мне! – прошипела я. – Я ведьма. Изнасилуешь – заколдую.
От ужаса меня бросило в жар, и на глаза снова навернулись слезы.
– Я орать буду! – пригрозила я.
Амбал, согнувшись в три погибели под низким навесом и оскалившись гнилыми пеньками зубов, потирал руки в предвкушении удовольствия. Вот он протянул ко мне грязные трясущиеся пальцы, и я завопила во все горло:
– Попользуешь – дорого не продашь!!!
Чего я сказала? От моего визга мы оба отрезвели. Насильник захлопал косыми глазами, а я прикусила язык.
Продашь? Почему я крикнула «продашь»? Отчего не «буду защищаться»? Если до этого момента у подонка и не было такой мысли, то теперь уж она точно появилась и отразилась на его придурковатом лице. Он смущенно развернулся и неловко слез на дорогу.
– А воды?! – потребовала я ему вслед.
Повозка тронулась с места, меня качнуло и припечатало к бортику. Господи, может, уж лучше бы снасильничал? Глядишь, бросил бы в канаву, а там бы я оклемалась, добрела бы до первой деревни…
– Стой! – прикрикнул на лошадку, тянущую повозку, мой мучитель, а через некоторое время он снова появился в проеме и поставил на пол деревянное ведерко с водой.
Мы пристально глядели друг на друга.
– Развяжи мне руки, – тихо попросила я.
Тот покачал головой и почти сочувственно пожал плечами:
– Ты же сама орала, что ведьма. Развяжу руки, а ты ворожить начнешь? Авдотий не дурак.
Он ушел. Мы снова поехали.
Я доползла до ведра и нагнулась над ним, высунув сухой язык, чтобы попробовать колодезную воду, холодную и слегка сладковатую, и тут колесо повозки налетело на какую-то кочку. Меня отшвырнуло на тюки, а ведро, тренькнув, перевернулось, залив пыльный пол. От обиды я едва не заскулила и со злостью уткнулась лицом в сено.
Дура! Идиотка! Ну кто ж меня такую выдумал?! Промолчала, глядишь, за умную сошла бы!
– Я себя сейчас покалечу! – заорала я что было мочи. – Слышишь, так покалечу, что не продашь меня вовсе!
– За бесценок продам! – отозвался веселый голос.
– Люди! – завизжала я. – Меня похитили!!! Слышите?! Помогите мне кто-нибудь!
– Что орешь, дура? – неожиданно со стороны возницы полог приподнялся, и я увидела его рыжебородое лицо. – Мы едем в такой глуши, что хоть надорвись – не услышат.
Он залез почти по пояс внутрь, разглядывая обстановку. Лошадка, почувствовав слабину, приостановилась и вильнула в сторону.
– Шельма! – ругнулся косоглазый, дернув с силой поводья. Повозку и вовсе будто залихорадило. – Так себя калечишь?
– Пшел вон! – цыкнула я устало и закрыла глаза.
Казалось, мы ехали целую вечность. С каждым часом становилось все жарче. Свежего воздуха под полог практически не попадало. Он раскалился, в голову пришла затейливая мысль, что персональный ад за все совершенные грешки настиг меня раньше смерти. Все тело покрылось липким потом, связанные руки горели огнем. Через маленькую дырочку в пологе проникала тонкая прохладная струйка. Я подставила под нее разгоряченные щеки, спасаясь тем самым от духоты.
В голове крутились страшные мысли: а что, если Пантелей и Иван не догадаются, что со мной случилось? Если не поймут, где меня искать? Мне надо отсюда бежать!
Через четыре тысячи лет, как мне казалось, мы остановились, полог приоткрылся, и в лицо мне пахнуло свежестью. Я жадно глотнула воздуха, испытав чисто физическое удовольствие. Громила развязал мне ноги, на которых остались красные кровавые рубцы, и выволок за шкирку из повозки.
Мы стояли посреди крохотного захламленного двора. Здесь, сваленные в одну кучу, гнили старые колеса от бричек и повозок, сломанные клинки, какие-то ящики, тряпки, сундуки с вывернутыми петлями. Рядом с домом прямо из голой вытоптанной почвы торчало кривое засохшее дерево. Сама избушка была маленькая и вросшая в землю почти до самых грязных окошек, крытая гнилой потемневшей соломой.
Я с омерзением рассматривала окружающее убожество и не могла прийти в себя. Перед глазами вставали картины одна страшнее другой: окровавленные пальцы под столом, заспиртованная печенка в баночке на полке… Я, привязанная, и мой похититель с занесенным надо мной топором. Я мелко затряслась, а затекшие ноги отказались слушаться. Колени подогнулись, и я весьма неуклюже рухнула на землю.
Громила удивился, схватил меня за шкирку и потащил к двери. Я хотела заорать, но от страха пропал голос, поэтому только тихо поскуливала. Он втолкнул меня в сени. После яркого солнечного света в глазах потемнело. Мой мучитель бросил меня в угол на домотканый половичок, а сам принялся стягивать сапоги и разворачивать портянки, потом привязал меня к ножке прибитой к полу скамейки, после чего сам направился в жилую часть дома.
Я попыталась вырваться, но веревка надежно держала, шансы на спасение приближались к нулю. Я сидела в своем углу и дрожала от страха. Прикусив губу, я старалась не захлебнуться собственными слезами. Тут дверь отворилась, в сени вышла высокая и худая как жердь женщина. Лицо ее было в мелких морщинках, взгляд острый, как иголка, пробирающий до костей, а волосы с проседью гладко зачесаны назад.
Она окинула меня тем взглядом, каким в «Райском блаженстве» рассматривала Эллиада, и поджала губы.
– Авдотий! – крикнула она скрипучим громким голосом. – Да мы эту замарашку и за сотню не сбудем! Ты посмотри на нее!
Верзила высунул голову в дверной проем и виновато посмотрел на женщину.
– Люсь, зато она колдовать умеет!
– А у нее это что, на лбу написано? – взъелась та.
– Нет, у нее звезды у пальца горят!
– Какие звезды? – насторожилась женщина.
– Да мелкие такие, семь штук!
Я слушала их перебранку так, словно они обсуждали не меня, а кого-то находящегося за много верст отсюда.
– Ведьма, значит, – уже задумчиво протянула Люся, внимательно рассматривая мое чумазое лицо, – тогда отправим-ка ее к Графу. Он, пожалуй, раскошелится.
Они ушли обратно в дом, а у меня закружилась голова. Значит, убивать меня точно никто не собирается, но и отпускать тоже… Отвезут меня на продажу к самому известному разбойнику Словении. Пантелей, спаси меня!
Я слышала о целых семейных кланах, промышляющих похищением и продажей в рабство людей, но никогда не думала, что мне самой «посчастливится» столкнуться с ними.
Только я решила поплакать о судьбе своей горькой, как Авдотий вышел в сени, схватил меня за
