— Дай-кось я тебе кукиш отхвачу. А то обнаглел. Ну, покажи его опять.
Мужик пытался вырваться, но ухарь держал крепко. Глаза его стали бешеными, лезвие гуляло перед лицом жертвы. Однако вмешался чернявый. Он вырвал у бородача нож и сунул себе в карман.
— Ты еще чего! — взвился Авцын.
— А в морду хочешь?
Серега Сапер встал напротив есаула и смотрел на него в упор. Взгляд был такой, что Герасим отступил.
— Он первый хамить начал.
— Человек хозяйские деньги защищал.
— Таких и валят без жалости.
— Что ж ты его сразу не свалил? Я без тебя управился, не помню, чтобы ты мне помогал. А теперь, когда дело сделано, хочешь подневольного человека карать? А ну брысь!
Бандиты вышли наружу и быстро шмыгнули в Казанский переулок. Там прыгнули в поджидавшую их пролетку и умчались в сторону Нахичевани.
Ночью Авцын сообщил атаману, что новенький не дал наказать упрямого продавца. Цецохо выслушал равнодушно и спросил:
— Ну и что ты хочешь сказать?
— Неправильно это.
— Что неправильно? Грек свою персону выше твоей ставит?
Есаул кивнул:
— Раньше было не так. Ты вспомни, сколь мы вместе пережили! Дисциплинарный батальон, суд, каторгу… А тут этот, явился не запылился. И давай командовать. Кем, мною? Он кто такой для этого?! А ты, Прокоп, тоже стал другой. Новым фреям потакаешь, а старых товарищей предал.
— Дурак ты, Герасим. Мы в пивной лавке взяли сто сорок шесть рублей. Не больно густо, согласись. И ты хотел из-за такой малости человека зарезать? Чтобы все сыскные на нас набросились? Серега прав был, что тебя остановил.
— Не зарезать, не зарезать я хотел! — закричал Авцын. — А только палец отхватить. Нечего кукиши казать! Мы вентерюшники али кто? Всякая скотина нам перечить будет?
— Значит, так, — сердито прервал подчиненного атаман. — С этого дня есаул не ты, а Серега Сапер. Теперь пошел прочь, надоел.
В общей комнате Цецохо объявил о своем решении остальным стодесятникам.
— Новенький себя показал. Чукавый [48], смелый, нам такого не хватало. А ежели мы на Ростов пойдем…
Разжалованный Авцын сидел молча, всем видом выказывая обиду. Греки Добудогло и Папаяниди, наоборот, радовались — свой возвысился. Армяне приняли новость положительно. Достоинства новичка были столь очевидны, что и спорить не о чем…
— Значит, все усвоили? Теперь слушай про новое дело. Серега, доложи.
Азвестопуло разложил на столе план Ростова, вырванный из адрес-календаря.
— Вот угол Пушкинской и Доломановского переулка. Тут ломбард, лучший в городе. Хозяева — подставные фигуры, на самом деле владеют им «цари». Закладов тысяч на тридцать, не меньше.
Все ахнули и подвинулись ближе к плану. Свежеиспеченный есаул продолжил:
— Внутри два человека охраны и четверо служащих. Караульщики вооружены браунингами. Плюс у старшего оценщика под прилавком обрез. Поэтому брать пойдем все вместе, и еще людей не хватит. Мкртчич, ваш город армянский. Найдешь трех боевитых молодцов?
Тер-Якопянц принял важный вид:
— Армяне все смельчаки!
— Всех не надо, надо трех.
— Найду.
— Делать, как я скажу. До стрельбы лучше не доводить: деньги любят тишину.
— А ежели охранники спохватятся? — обиженным голосом спросил отставной есаул. — Браунинги, обрез… Шлепнуть — и дело с концом.
— Еще раз такое ляпнешь, на гранд не возьму и долю не получишь, — отрезал Азвестопуло. — Из-за тридцати тысяч бессрочную тянуть? Нет, ломбард только примерка. За ним будет экс на большую сумму, вот там живых оставлять нельзя.
— Что за экс? — встрепенулись стодесятники.
Атаман ответил им туманно:
— Серега большое дело задумал. Прежде времени об нем говорить не стоит, но будьте уверены. Выгорит — все в короли выйдем, до конца жизни саренки [49] хватит.
— Теперь о том, что снаружи, — продолжил грек. — Один пост на Большой Садовой, второй на перекрестке Пушкинской и Таганрогского проспекта. Еще сторож перед гончарно-цементным заводом. Вот почему стрелять нельзя, понятно? Иначе сразу прибегут.
— Понятно, — ответил за всех Бородавкин.
— Возьмем тихо. И выйдем аккуратно, не хлопая дверью. Сядем в пролетки и уедем. На все пять минут.
Вечером Сергей пересказал Лыкову события последних дней. Они сидели в том же кабинете, и сам Борзенко караулил их снаружи. Коллежский советник нудил:
— Эк ты во вкус вошел с налетами. Сто сорок шесть рублей из пивной я еще осилю. А тридцать тысяч из своего кармана отдашь?
— С какой стати?
— А ты как думал, Сергей Манолович! Будешь невозбранно грабить в интересах службы? То, чем ты занимаешься, газеты именуют провокацией. Когда дознание закончится, все отобранное придется возвращать потерпевшим. А вы к тому времени дуван [50] уж пропьете. И как вернуть?
Азвестопуло озадаченно молчал.
— Может, мы сорвем ограбление ломбарда? — предположил Алексей Николаевич. — Предлог подходящий найдем, тебя не заподозрят.
— Нельзя, мне авторитет нужен. Иначе Авцын с потрохами съест. Он только и ждет, когда я оступлюсь.
Тут в дверь постучали. Титулярный советник встревожился, но его шеф объяснил:
— Это здешние сыскные пришли. Тебе надо с ними познакомиться, а то мало ли что. Загребут как уголовного да еще по шее козырнут.
Вошли двое: старый и молодой. Старый глядел настороженно, а молодой — с доброжелательным любопытством.
— Знакомься, Сергей Манолович. Сыскной надзиратель Петр Павлович Англиченков. Ты будешь иметь дело преимущественно с ним. Человек он веселый и смелый, навроде тебя; вдвоем вам будет нескучно.
Петя загоготал и протянул ручищу:
— Рад познакомиться.
— А это его начальник, — продолжил Лыков. — Он ближе ко мне по характеру. Скажу о нем коротко: на своем месте. Зовут Яков Николаевич Блажков.
Сыщики расселись парами, как и предполагал коллежский советник: не имеющий чина рядом с титулярным, а начальство напротив.
— Ну, как идет война? — первым заговорил Англиченков.
— Пока что взяли пивную, — ответил Азвестопуло. — Скоро громим ломбард. А там посмотрим…
— Войско Среднего Царя тоже готовится. Объявили мобилизацию.
— Много у них штыков?
— Тридцать соберут легко.
