Эдж стиснул зубы и сжал руки, но ничего больше не выдало охватившего его негодования, разве что газета в его пальцах задрожала.
Он лично придушил бы владельца этой газеты. Нет, ему стоило навести справки об этом писаке, потому что тот, кто так лживо пишет о других, вряд ли живет образцовой жизнью. Эдж мог бы открыть конкурирующее издательство и отдавать туда все новости за сущие гроши.
Когда в прессу попала история его отца, мать умолила Эджа не усугублять ситуацию. Позволить новостям сойти на нет.
К удивлению самого Эджа, газета в его руках разорвалась. Он и не осознавал, что так крепко сжимал ее.
К этому вздору наверняка будут обращаться снова и снова, и ему требовалось использовать всю свою власть, чтобы положить конец позору.
Все существование Лили было отравлено пересудами сплетников. Он должен был прекратить это.
Уходя из дома, Эдж ступал уже бесшумно, спокойно. Если издателю вздумалось сыграть шахматную партию, Эдж примет в ней участие. Он думал о возможности отплатить газетчику той же монетой, а еще о финансовых стимулах, с помощью которых он мог убедить людей смотреть на все его глазами.
Тогда они станут относиться к его жене и ее семье с должным почтением, а если нет, Эдж заставит их поплатиться. Горько.
Эдж шагал в контору издателя. Он прошел мимо лавок мясников, отметив, что близкое расположение к гниющим внутренностям в полной мере отвечало характеру работы этой газетенки. Это маленькое сырое здание гораздо больше подходило для складирования трупов.
Эдж зашел внутрь. В воздухе носились запахи чернил и бумаги, словно он сунул голову в книгу. Из другой комнаты доносилось ритмичное звяканье, а в углу стоял стол, со всех сторон огороженный стопками газет и прочей чепухой. Из соседнего помещения вышел перепачканный типографской краской человек, но звяканье не прекратилось. Эдж узнал в сотруднике газеты человека из театра, и, хотя выглядел тот весьма карикатурно, все-таки посмел в свое время обрушиться с обвинениями на отца Эджа и сделать больно его матери.
Эдж пнул стопку газет, разбрасывая их:
– Я не стану терпеть, что о моей семье снова пишут.
Газетчик взглянул на разлетевшиеся газеты, потом на Эджа, вглядываясь в его черты. Наконец его взгляд скользнул к дверному проему. На боку кареты, стоявшей прямо за окном, красовался герцогский герб. Судя по выражению, вспыхнувшему на лице издателя, он узнал, кто к нему пожаловал.
– Вы получите счет за этот беспорядок, ваша светлость.
Эдж подался вперед:
– Можете выставить несколько. Один за то, что останется от вашего заведения. Но не ждите, что деньги поступят незамедлительно.
– Почему, черт возьми, вы так беспокоитесь о том, что вытворяет этот развратник Фоксворти?
– Вы нападаете на членов моей семьи.
– Ах да! Старый герцог, – хмыкнул он. – Не думайте, что вы первый пэр, который приходит сюда с угрозами. И сомневаюсь, что последний. – Газетчик взял нож и стал лезвием выковыривать чернила из-под ногтей. – Ваша светлость, я наношу типографскую краску на бумагу. – Он злобно зыркнул на Эджа. – Хорошая краска. Хорошая бумага. Хорошие истории. Плохие люди. А иногда и хорошие, если, конечно, осмеливаются демонстрировать это. Я печатаю то, что уже существует. Новости.
– Новости? Новости?! – Эдж вскинул руку. – Да вы всех позорите! Вы – стервятник, копающийся в костях других еще до их смерти. Вы подтолкнули моего отца к могиле.
С губ издателя слетел сухой смешок.
– О да! Теперь все сходится на мне. Я и забыл, как увидел вас в театре с прекрасной молодой женщиной. Это было практически объявление о помолвке. Но я не печатал эту новость. Гораздо больше меня впечатлила выдержка Лили Хайтауэр. И она намного вежливее вас. – Он склонил голову набок. – Я восхищаюсь ею. Она смотрела мне прямо в глаза. Немногие способны делать это. – Вытащив из-за пояса тряпку, издатель вытер испачканные руки и угрюмо взглянул на Эджворта. – На заявления людей, считающих себя оклеветанными прессой и уверяющих, что о них напечатана ложь, никто не обращает внимания. Им предоставляется возможность высказать свое мнение – тоже в печатной форме. Им дают слово. Целый тираж, чтобы рассказать, как их опорочил предыдущий тираж. И из этого редко что-то получается.
– Им с самого начала не следует оправдываться. И не изображайте из себя образец для подражания. Потому что вы – отнюдь не образец.
Издатель хмыкнул и повернул голову так, что теперь на Эджа смотрел лишь один глаз.
– Если вы считаете меня таким ужасным, подумайте, что бы произошло, не будь меня здесь. Без этого, – он обвел кончиком ножа окружающий беспорядок, – только находящиеся у власти будут иметь голос, а им этот голос даже не нужен, потому что они могут добиваться своего росчерком пера. Богачи в огромных домах могут набивать наволочки банкнотами и играть на слабостях людей, которые практически поклоняются им. – Он повернулся и взял газету, не сводя глаз с Эджа. – Люди позорят сами себя. Люди. Позорят. Сами себя. Я пишу об этом. Пишу правду. Всю правду. Кстати, в следующем выпуске я упомянул жену лорда Эндрю.
Издатель развернул газету, перемазавшись краской, и согнул ее на нужной странице. Потом сунул газету Эджворту. Тот выдохнул, не без труда заставляя себя взять газетный лист. Потом изучил написанное, пытаясь успокоить мысли, чтобы слова обрели смысл.
В заметке цитировали Беатрис. Она говорила о том, что устраивает выставку картин, все средства от продажи которых пойдут на помощь семьям, потерявшим доход из-за открытия ткацких фабрик.
– Значит, это один из хороших примеров, о которых вы упоминали. Но это не умаляет всего плохого. – Он пихнул газетенку издателю, но тот посторонился, отказываясь забирать.
Эдж брезгливо бросил газету. Издатель прищурился.
– Вы смотрите на газету, – сказал он. – Это моя газета. Это не один пример добродетели или одна история порока. Это отдельный случай из жизни города. Между прочим, у меня много материала о людях, поступающих хорошо. Я печатаю истории. Независимо от того, какие они. А люди, такие омерзительно безупречные, ищут скверные истории и запоминают их намного дольше, чем любое упоминание об искусстве. Не я буду виноват в том, что кто-то не прочтет материал о Беатрис, но заинтересуется заметкой о том, как ваш кузен Фоксворти в очередной раз публично предлагает замужней женщине руку и сердце. – Издатель прокашлялся, потом продолжил: – Я так устал от его проделок! Теперь я публикую материалы о них только в дни, когда ничего другого не попадается. – Он вскинул нож, машинально постукивая им. – Парня пора вразумить.
– Вы ведь понимаете, что он делает это ради скандала. Ради дурной славы.
– Да. – Издатель кивнул в сторону Эджа безвольным подбородком. Этого слабака наверняка можно было убить одним кулаком. – И я печатаю заметки о проделках Фокса, потому что эта ерунда востребована. Я не печатаю
