Эдж подошел к ним и резко махнул в сторону дороги. Рабочие почтительно склонили перед герцогом головы и удалились, даже не забрав с собой лестницу.
Эдж вернулся к себе и поклялся больше не смотреть на соседний дом. Никогда. Он лучше сунет в огонь обе ноги, чем снова пойдет в сторону Лили.
Спустя два дня в проеме его двери появился Гонт. Обычная грусть на его лице сменилась чем-то вроде веселья.
– Вас хочет видеть какая-то женщина.
Эджа захлестнул праведный гнев. Она пришла извиняться. Не то чтобы это имело значение… Ведь Лили разрушила его семью.
– Она одета в траур, – сообщил Гонт. Кажется, он кусал губы, чтобы не расхохотаться.
Эдж распрямил плечи. Уж он-то основательно усложнит ее задачу!
Герцог прошел в гостиную. Посетительница сидела, ее лицо было закрыто траурной вуалью.
Она вытащила носовой платок, самый незамысловатый. Ее плечи немного вскинулись, и она приподняла вуаль, поднеся платок к губам. Ее голос задрожал, а из-за глубокого дыхания создалось впечатление, будто она рыдает, и тон вышел срывающимся, со всхлипами.
– Приношу вам самые искренние извинения, – произнесла женщина.
– За что?
– За все.
– Но, Эбигейл, вы ничего мне не сделали, – тихо отозвался Эдж, узнав незваную гостью.
Она откинула вуаль:
– Я здесь ради своей сестры. Она прислала меня принести извинения.
«Ага, черта с два!» – пронеслось в голове Эджа.
– Принято, – произнес он и развернулся на каблуках. Уже подойдя к двери, он тяжело вздохнул и обернулся: – Но благодарю вас за усилия ради вашей сестры.
Эбигейл встала и подошла к нему, задрав нос и сощурившись так, что глаза превратились в узкие щелочки.
– На самом деле я здесь ради вас. Она слишком хороша для вас. – Резко дернув кистью, она опустила вуаль. – Не знаю, что произошло, но надеюсь, вы сгниете в аду! – Эбигейл шагнула вперед, но развернулась. – Она не может заснуть. – Эбигейл сделала еще шаг и снова повернулась, утопая в траурном наряде. – Вы уничтожили ее. Надеюсь, вы счастливы. – Она уперла руку в бедро. – Она даже свою кулинарную книгу забросила!
Эдж молча застыл на месте. Ему следовало остаться в деревне, но он просто не мог там находиться.
– И она не берет в рот ни крошки. Даже те отвратительные апельсиновые штуки, которые так любит.
Скорее бы ушла эта Эбигейл!
– Я попросила повариху сделать ее любимые апельсиновые бисквиты, и, когда принесла их ей, она отреагировала так, словно я пытаюсь ее отравить. – Эбигейл с секунду помолчала. – Я думала, она вот-вот заплачет. – Она вскинула голову выше, многозначительно подняв палец: – А моя сестра не оплакивает бисквиты.
– Теперь вы можете удалиться.
– Эдж… – раздался голос герцогини.
Он обернулся. Мать стояла с одной стороны от него, а растерянная Эбигейл – с другой.
– Что случилось? – спросила герцогиня.
– Ничего. Я лишь проясняю один вопрос.
– Ха! – Эбигейл даже не удосужилась приподнять вуаль. – Он уничтожил мою сестру. Приставил нож к ее нежному сердцу и пронзил со всей своей силой.
И, развернувшись, Эбигейл выбежала из комнаты.
Его мать схватилась за горло:
– Эдж, что ты натворил?
– Это была мисс Эбигейл Хайтауэр.
– О, – герцогиня посмотрела на дверной проем, и эмоции испарились с ее лица. – Она пошла в мать?
– Похоже, что так.
Мать оценивающе взглянула на него:
– И что она имела в виду, когда сказала, что ты приставил нож к сердцу ее сестры? Я думала, ты за ней ухаживаешь.
Стиснув зубы, он покачал головой и замер, совершенно обессиленный этим простым движением.
– Что ж… – Потянувшись, она сняла с дивана ворсинку, но, подчеркивая кивком значимость своих слов, осталась герцогиней до мозга костей. – Я говорила Лили, что с тобой может быть непросто.
– Мама, я не сомневаюсь, что со мной может быть непросто, но эта женщина… – Он отвернулся от матери, не желая, чтобы она видела его лицо. – Ты представить себе не можешь, какая она на самом деле.
– По-моему, довольно спокойная, кроме тех моментов, когда вы оказываетесь вместе. Пока она росла, я не слышала от нее ни звука, пока ты не выходил из дома. Тогда до меня доносился крик: «Лев как птица пел», – промолвила герцогиня. – Наверное, мне следовало назвать тебя Уильямом. Но твой отец назвал тебя Лайонелом. – Помолчав, она добавила: – Очень красивое имя.
– Ей стоило обращаться ко мне должным образом.
– Как? Болван?
– Ты слышала?
– Я ведь твоя мама. Это мое дело.
Эдж наблюдал, как мать машинально переставила безделушки на каминной полке, что совершенно не изменило общего впечатления от композиции. Потом она взяла какую-то книгу и зажала ее под мышкой.
– Я давала тебе какой-нибудь совет в последнее время? – спросила мать.
Он шумно выдохнул:
– Нет. И я знаю, что ты собираешься сказать. Прости. Забудь. Будь выше. Долг. Наследники.
– На самом деле я хотела сказать, чтобы ты не был болваном. То же самое, что предположил ты, но, по-моему, так это звучит гораздо лучше. – Она отошла и окинула взглядом комнату. – Ты не поможешь мне подвинуть кресло? Похоже, кто-то из слуг поставил его немного криво.
Эдж уставился на мать. Это было делом лакея. Но потом она сжала губы и показала на мебель.
Он приподнял подлокотник, пододвигая кресло так, как просила герцогиня.
– Красиво и аккуратно. Просто идеально. Именно так, как понравилось бы твоему отцу. И ему явно не пришлась бы по душе мысль о том, что Лили Хайтауэр станет герцогиней в этом доме, – по крайней мере, в конце жизни.
– Она ею и не станет.
Мать внимательно осмотрела кресло:
– Он был хорошим человеком, твой отец, но не в конце. Не в конце. Печально. Всю свою жизнь поступать правильно, а потом… – Герцогиня щелкнула пальцами. – Просто все бросить. – Она склонила голову. – Не делай так.
– Ты должна понять, – прогремел его голос. – Это Лили рассказала тому газетчику об отце.
Мать хлопнула рукой по своей щеке.
– Так вот в чем суть этой небольшой драмы?
– Удивительно, что это не привело тебя в ужас.
– Милый, это было давным-давно.
– Мама! Она разрушила нашу семью.
– Поставь это в заслугу своему отцу. – Герцогиня на миг зажмурилась. – Он внес свою лепту в эту историю. – Она легонько стукнула по ножке кресла, продолжив: – Он очень изменился за какой-то год, превратившись в совершенно постороннего человека. Раздражался по всякому поводу, был сам не свой. Я считала, что он заболел, и даже не догадывалась, в чем дело. – Она прищурилась. – Не думай, что это было легко, но я простила его. В самом конце мы поговорили по душам. О той женщине. О том, что его разум, похоже, перестал работать правильно и он потерял способность здраво мыслить. По-моему, он не мог жить с тем, как поступил со мной и с нашей семьей, и именно это приблизило его уход. Когда все выплыло наружу, его здоровье стало стремительно ухудшаться. Конечно, он злился на Лили. Он считал, что и мне стоит сердиться на нее. – Она кивала в такт своим словам. – Но, сказать по правде, он
