– Так ты знала все это время? – Его глаза превратились в два вопросительных знака.
Герцогиня кивнула:
– Как я и сказала, твой отец был в ярости. Это снедало его изнутри. Много лет назад он сообщил всем, что выбрал Эбигейл Хайтауэр тебе в невесты. Но потом твой отец стал рассказывать каждому встречному, что эти две девочки росли практически в борделе. Что они идут по стопам своей матери. Лили на тот момент достигла подходящего для замужества возраста, и представь, как это звучало для женщин, которые устраивали светские мероприятия, особенно если это исходило от герцога Эджвортского.
Эдж ошеломленно смотрел на продолжавшую рассказ мать.
– Что бы ни сделала Лили нашей семье, какая бы оговорка ни привела к тому, что тайна твоего отца стала известна всем, он позаботился о том, чтобы она была жестоко наказана. Это не Лили предала нашу семью, Лайонел, это сделал твой отец. – Ее голос дрогнул. – Твой отец предал свои собственные ценности и разбил наши сердца, свое и мое. Неужели из-за этого нужно разбивать и другие сердца?
Эдж смахнул воображаемую пыль с манжет своего пальто, хотя этого и не требовалось. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким. От разговоров с друзьями разболелась голова. Он дважды ни за что рявкнул на Гонта, а потом не мог поверить, что крошечный репейник внутри задней части его брюк появился как по волшебству, сам собой. Его явно туда прицепили – нарочно.
И он рявкнул на Гонта в третий раз, но на сей раз тот в полной мере заслужил это.
С приходом тепла его ожоги снова стали болеть, а поездка за город только еще больше разбередила раны.
Эдж потянулся к своему поясу и резко дернул, закрепляя брюки на талии. Гонт должен был заузить брюки, но Эдж боялся, что камердинер возьмет и оставит внутри иголку.
Лили Хайтауэр должна подробно и откровенно поговорить с ним, и Эдж был твердо настроен добиться этого разговора. Он устал ждать от нее первого шага.
Выйдя из дома, он прошагал к резиденции Хайтауэров, где дворецкий поприветствовал его, обратившись по имени.
– Мне нужно поговорить с мисс Хайтауэр, – сказал Эдж.
Она была дома. Он следил за происходящим у соседей с утра. Их карета никуда не выезжала.
Спустя пять минут мимо пролетела Эбигейл. Вскоре она вернулась. Ее губы скривились в усмешке.
– Моя сестра признательна за вашу глубокую озабоченность ее состоянием. Я сказала ей, что вы здесь, роняющий слезы от раскаяния за то, что так долго с ней не виделись. И что вы тоще скелета, а ваши волосы основательно поредели, – сообщила Эбигейл и прошептала: – Мне казалось, она захочет убедиться в этом лично.
– Так она хочет?
Эбигейл покачала головой:
– Должна вас огорчить. Моя сестра уверяет, что ее болезнь заразна.
– Что с ней?
– Она утверждает, что у нее нагноилась рана, которая никак не заживает. Она считает… – Эбигейл говорила нарочито медленно, – что поранилась в саду.
Ее лицо выражало абсолютную невинность, и Эдж представить себе не мог, сказала ли на самом деле Лили все это, или объяснение выдумала Эбигейл. Это не имело значения. Все было сказано верно. Эта рана действительно не заживала.
– Я ничем не заражусь. Я хочу поговорить с ней.
Эбигейл помолчала.
– Я спрошу у нее еще раз.
Через полчаса показалась горничная. Увидев Эджа, она явно не поверила своим глазам.
– Мне нужно увидеть Хайтауэра, – заявил он.
– Конечно, – отозвалась служанка.
Спустя несколько минут появился мистер Хайтауэр.
– Мне хотелось бы увидеться с Лили, – сказал Эдж.
Мистер Хайтауэр наклонился к нему:
– Разве вы не встречаетесь с ней в саду каждую ночь?
– Нет.
– Не знаю, что вам сказать. – Он задумчиво почесал нос.
Эдж молча застыл на месте.
Тишину нарушил мистер Хайтауэр:
– Лили… она всегда… что ж, она всегда жила своим умом. Я не могу ее образумить. – Он кивнул. – Она – дочь своей матери.
Гнев вспыхнул в душе, но Эдж поспешил успокоиться.
– Я бы сказал, что она еще и дочь своего отца.
Хайтауэр вскинул подбородок:
– К чему это вы?
– Мне кажется, мы все живем своим умом, мистер Хайтауэр.
Хайтауэр сощурился:
– Да, уж я-то точно. – Он коротко поклонился Эджу: – Всего доброго. – И с гордым видом направился прочь, оставив Эджа гадать, не бросил ли камердинер Хайтауэра такой же репейник в брюки своего хозяина. Уже на пороге Хайтауэр остановился и оглянулся на Эджа через плечо: – Шнур от звонка – там. Вызовите горничную, если хотите видеть Лили.
Эдж подошел к камину и резко дернул за шнурок.
Через пару секунд в комнату влетела горничная.
– Пожалуйста, передайте мисс Хайтауэр, что я ухожу. – Он прищурился. – Не сомневаюсь, вы знаете, какую именно мисс Хайтауэр я имею в виду.
Кивком дав понять, что понимает его, горничная испарилась.
Эджу хотелось снова и снова дергать за шнурок, пока это кому-нибудь не надоест и Лили не вытащат из ее комнаты. Но, в конце концов, он был герцогом и не мог вести себя неправильно. Или невежливо.
Глава 15
– Со мной все хорошо, – заверила Лили сестру, выставляя Эбигейл за дверь.
Лили прислонилась головой к деревяшке, закрыв глаза, и, положив ладони на дверь, плотно закрыла ее – как и свою душу.
Всего несколько шагов отделяло ее от Эджа. Он пришел к ней домой, чтобы увидеться с ней.
Но она не могла выйти к нему.
Отойдя от двери, Лили скрестила руки на груди, отмахиваясь от назойливых мыслей. Она отказывалась думать. Она и так изводила себя этим занятием днями напролет – после чего обещала прекратить это снова, снова и снова. Выйди она сейчас к Эджу – и уже никогда не смогла бы окончательно поставить точку.
Когда Лили была моложе, ее мать смеялась, танцевала, а потом рыдала, катаясь по полу. Мать существовала только для того, чтобы растворяться в улыбках какого-нибудь мужчины, а позже опускаться на самое дно отчаяния. И так проходили долгие, долгие годы.
Но теперь мама носилась вокруг особняка, возделывая сад, и Лили никогда еще не видела ее такой счастливой.
Лили стоило учиться на примере матери. Учиться на своих собственных ошибках обошлось бы ей гораздо дороже.
Эдж мерил шагами комнату, по-прежнему думая о лестнице, приставленной к окну дома напротив. Он даже не знал, смог бы он забраться по этой лестнице. Сыновьям герцога не требовались инструменты, им даже не нужно было знать, где именно эти инструменты хранятся.
В юности он никогда не лазил по таким лестницам. За ним слишком внимательно присматривали, чтобы позволить даже подойти к лестнице. А что, если бы он получил травму?
Тем не менее в тринадцать Эджу разрешили выбрать любую лошадь, которая пришлась бы ему по нраву. Его даже подталкивали к резвым жеребцам. Но он выбрал пятнистую кобылу с прокушенным ухом. Она понравилась ему сразу, как только он ее увидел. Эта лошадь закрыла бы
