– Но что могу сделать я? – она не смогла на него смотреть и отвела взгляд. – Даже Ловкий сказал мне сидеть здесь и завалил чем-то дверь.
– А я эту дверь открыл и готов тебя выпустить.
– Я не знаю, что делать.
Белянка подцепила пальцами ноги увядшую ветку сирени – должно быть, выпала из кувшина. Этой сиренью пахло то единственное счастливое утро.
– Не уплывай туда, – подбородка коснулся шершавый палец менестреля. – Не уходи. Ты нужна здесь.
– Не нужна, – Белянка подтянула колени к груди и уткнулась в них носом.
– Если кто-то и знает, что делать, – так это ты, – Дождь положил ладони на ее плечи и погладил большими пальцами шею.
– Не знаю, – зажмурилась она и с жаром выпалила: – Не знаю! Я бы очень хотела знать – ведь я обещала ему, что помогу вам…
Дождь промокнул рукавом ее слезы.
– Я слышал, что ты говорила вчера, – слишком хорошо слышал. – Она выдержала его взгляд, вдумчивый, правдивый, искренний. – Ты нужна нам – ты за этим родилась и осталась жить. Тебе суждено спасти нас.
– Тетушка Мухомор говорила, что у меня нет судьбы. И она была права, – Белянка развела руки в стороны. – Мне не суждено ничего.
– Она ошиблась, – открыто и просто улыбнулся Дождь.
– Ведуньи никогда не ошибаются! – воскликнула Белянка.
– Да что ты говоришь? – Дождь запрокинул голову и вновь расхохотался, но тут же осекся. – Тебе суждено завершить дело тетушки Мухомор и Стрелка.
– А тебе откуда знать? – огрызнулась Белянка.
– Ниоткуда, – Дождь пожал плечами и стиснул ее ладони, неотрывно глядя в глаза – до рези и слез. – Но я вижу, сколько нитей сходится к тебе. Видеть струны и связи – дело старого менестреля. Ты стоишь на границе. Ты знаешь Лес, ты слышишь чужаков. Тебе суждено отыскать ответ. Ты – тот камень, что может сохранить равновесие. И тебе решать.
– Ты так говоришь, будто веришь в это, – она все еще не решалась отвести взгляд.
Дождь выпустил ее руки.
– Я верю в это.
– Но единственное место, куда я могла бы пойти, – это Ива у излучины реки, – Белянка наконец моргнула и посмотрела в маленькое окошко под потолком. – Она может дать мне совет. Но в прошлый раз я встретила там Стела и наверняка встречу опять. Это же неправильно – это предательство, Ловкий прав. Особенно после всего, что случилось.
– Если тебе кажется, что там ты найдешь ответы, – иди. Иди, куда тянет сердце, даже если разум тысячу раз твердит, что это неправильно. Не слушай, что говорят, – слушай то, что внутри.
– Внутри нет ничего, – одними губами произнесла Белянка.
– Ты не так смотришь, – одними губами ответил он.
– Я не увижу его, как бы ни смотрела.
– Зато он видит тебя, пока ты плачешь о нем. Видит и не может ничего сказать. Ничего не может сделать. Он не может отвернуться, не может уйти – он только смотрит, как гибнет его деревня. И как ты убиваешь себя заживо.
– И не выполняю обещание… – содрогнулась от его слов Белянка.
– Встань и иди! – закричал на ухо Дождь.
Белянка съежилась на стуле.
– Я не знаю куда.
– Пусть это будет последняя ошибка в твоей жизни, но это будет твоя ошибка! Не жди, пока рыцари зайдут в эту комнату и убьют тебя прямо на этом полу. И помни, что я всегда буду на твоей стороне. Потому что я верю в тебя.
Дождь стремительно встал и вышел – когда Белянка открыла глаза, его уже не было.
Полоса солнечного света желтела на рассохшихся ступенях.
Дверь была открыта.
«Встань и иди!» – эхом отозвалось в пустом сердце.
И Белянка встала и пошла.
И не оглянулась на нарисованное солнце, хотя точно знала, что никогда его больше не увидит.
Снаружи светило настоящее солнце. Большая поляна на редкость пустовала – только детский смех доносился откуда-то с края. Скелетом высился недостроенный остов, валялись бревна, ветви, пеньки и белые щепки. Поблескивали слюдяные окошки землянок, зеленели и цвели васильками крыши, но люди попрятались или ушли. Над избушкой на холме вился дымок, и Белянка вовсе не хотела вдыхать запах жженого чабреца и клевера. Неплохо бы переодеться в сухое, но там, в избушке, была Горлица.
И то, что осталось от Стрелка.
Белянка отвернулась и зашагала к реке, щурясь солнечным лучам и изо всех сил улыбаясь. По щекам за шиворот текли слезы.
– Куда это ты? – пискляво протянули над ухом.
Холщова, подоткнув юбку за пояс, полоскала белье.
– Искупаться решила! – коротко хохотнула Белянка и зашла в воду.
И вправду, так даже лучше, зачем лодка, если платье и без того мокрое, а солнце жарит по полной – высушит!
– Ишь какая! – фыркнула Холщова и с любопытством уставилась на нее – даже про белье забыла.
Но Белянке было все равно. Пусть смотрит. Пусть все смотрят. Разве это имеет значение?
Ступни коснулись воды, поначалу холодной, но если заходить немедля, не останавливаясь, то становится вполне терпимо и даже приятно. Надулась пузырем юбка, скользнули за шиворот струи, пощекотали лодыжки водоросли. И тишина внутри отозвалась перестуку донных камней, молчанию рыб, беззвучному шепоту ряски. Течение вымывало память, вымывало слезы, начищало до гулкого блеска пустоту сердца. И в какой-то миг Белянке показалось, что она не плывет вовсе – летит, едва касаясь воды, легче облаков, выше неба летит. Распрощалась с замерзшим, заплаканным телом – и летит.
Колени ткнулись в песок, руки вцепились в кусты и вытащили Белянку на высокий берег, но легкость осталась. Не оборачиваясь на поляну, не стряхивая воды, не жмурясь от слез – слезы кончились, – она пошла по тропинке, вверх по течению, быстро-быстро пошла, насколько хватало сил. Тонкие струи стекали с волос и рваного подола, мелкие камешки и веточки врезались в босые ступни, но песок утоптанной тропинки приятно холодил в тени и обжигал на солнце. С каждым шагом сохла одежда, разрасталась пустота, и, казалось, еще чуть-чуть – и уж наверняка можно будет взлететь.
Тихие голоса за зарослями осоки и камыша заставили Белянку остановиться.
Конечно, Стел никуда не ушел! И с ним была… убийца. Как можно было не подумать о ней? Зачем Белянка вообще сюда шла? О чем она думала?
– Добил бы меня уже, – прорвался сквозь шорох ветра свистящий шепот.
– Не говори так, тебе же лучше уже, не говори так! – хрипло спорил Стел. – Ты выкарабкаешься.
Белянка хотела притаиться и понаблюдать из засады, но странная пустота и легкость внутри не хотели таиться: прятаться – это так глупо! Теперь ничего не страшно, потому что больше ничто не имеет значения. Она шла к Иве за советом? Так она пришла к Иве!
Решительно продравшись через кусты, Белянка вышла на поляну.
Стел сжимал белую руку убийцы и беззвучно шептал:
– Ты выкарабкаешься, выкарабкаешься, выкарабкаешься…
Солнечные глаза потемнели, ввалились землистыми
