Бранна звалась его женой, но, как я догадывался, не являлась компаньонкой ни в постели, ни в доме, ни где-либо еще. Хэстен охотно позволил ей креститься просто потому, что она была для него неважна. Хотя Альфред, с его возвышенным взглядом на брак, никогда бы не понял такого цинизма.
Что касается сыновей Хэстена, я сомневался, что он принимает их крещение всерьез. Как только они покинут Лунден, датчанин наверняка прикажет им забыть про эту церемонию. Дети легко меняют религию. Хорошо, что большинство из них, вырастая, в конце концов обретают здравый смысл.
Процессию возглавляли поющие монахи, за ними следовали дети с зелеными ветвями, за детьми – еще монахи, группа аббатов и епископов, потом Стеапа и пятьдесят человек королевской стражи, шагавшие сразу перед Альфредом и его гостями.
Альфред шел медленно, ему явно нездоровилось, но он отказался ехать в повозке.
Его старый экипаж, который я бросил в канаве возле Феарнхэмма, починили, но Альфред настоял на том, чтобы идти пешком, потому что ему нравилось унижаться перед своим Богом. Иногда король опирался на Этельреда, и тогда они с зятем на пару болезненно хромали вверх по холму. Этельфлэд двигалась в шаге позади мужа, а за ней и за Хэстеном следовали посланники из валлийских земель и Франкии – они проделали немалый путь, чтобы стать свидетелями чуда обращения датчан.
Хэстен замялся, прежде чем войти в церковь. Подозреваю, он считал, что это вполне может оказаться засадой. Альфред приободрил его, и датчане робко шагнули внутрь, где не нашли ничего угрожающего, кроме стада монахов в черных рясах.
В церкви было очень тесно. Я не хотел идти внутрь, но посланец Альфреда настаивал на моем присутствии. Пришлось подчиниться: я протиснулся в дальний угол и, наблюдая, как от высоких свечей поднимается дым, слушал пение монахов – временами оно тонуло в шуме дождя, который колотил по тростниковой крыше.
На маленькой площади снаружи собралась толпа, и перепачканный священник взгромоздился на табурет в дверях святилища, чтобы повторять промокшим людям слова епископа Эркенвальда. Священнику приходилось орать, чтобы его услышали сквозь завывания ветра и барабанную дробь дождя.
Перед алтарем стояли три бочки, опоясанные серебряными обручами, наполненные до половины водой из Темеза.
Бранну, казалось полностью сбитую с толку, уговорили забраться в среднюю бочку. Она издала короткий крик ужаса, погрузившись в холодную воду, потом поднялась, скрестив руки на груди и дрожа. Двух ее сыновей бесцеремонно бросили в соседние бочки, после чего епископы Эркенвальд и Ассер пустили в ход черпаки, чтобы окатить водой головы испуганных мальчиков.
– Взирайте на сошествие Духа! – завопил брат Ассер, полив парней.
Оба епископа намочили волосы Бранны и проговорили ее новое, христианское имя – Этельбран.
Альфред сиял от восторга.
Трое датчан стояли, дрожа, пока хор облаченных в белые длинные одежды детей пел бесконечный гимн.
Помню, как Хэстен медленно повернулся и поймал мой взгляд. Он приподнял бровь и с трудом подавил ухмылку. Мне показалось, он наслаждается прилюдным унижением своей некрасивой жены.
* * *После церемонии Альфред побеседовал с Хэстеном, а затем датчане ушли, нагруженные дарами. Король дал им сундук с монетами, огромное серебряное распятие, Евангелие и раку с косточкой пальца святой Этельбурги. Эту святую, очевидно, втащили на небо при помощи золотых цепей, но, похоже, ей пришлось оставить внизу один палец.
Дождь полил еще сильней, когда «Дракон-мореплаватель» отвалил от причала. Я услышал, как Хэстен выкрикнул приказ своим гребцам, лопасти весел погрузились в грязную воду Темеза, и корабль устремился на восток.
Той ночью состоялся пир, чтобы отпраздновать великое событие. Хэстен, вероятно, упросил избавить его от участия в застолье, что хотя и было невежливо с его стороны, ведь еда и эль подавались в его честь, но, несомненно, являлось мудрым решением.
Люди не могут носить оружия в королевском доме, но эль спровоцировал бы драки между людьми Хэстена и саксами.
В любом случае Альфред не оскорбился. Для этого он был слишком счастлив. Может, король и чувствовал приближающуюся смерть, но полагал, что его Бог поднес ему великие дары. Он видел полный разгром Харальда, а теперь наблюдал, как Хэстен привез свою семью на крещение.
До меня донеслись слова Альфреда, обращенные епископу Эркенвальду:
– Я оставлю Уэссекс в безопасности.
– Я верю, что вы не покинете нас еще много лет, – лицемерно ответил Эркенвальд.
Альфред похлопал епископа по плечу:
– Все в руках Господа, епископ.
– А Господь прислушивается к молитвам своих людей, повелитель.
– Тогда молись за моего сына, – посоветовал Альфред, повернувшись, чтобы посмотреть на Эдуарда, который со смущенным видом сидел во главе стола.
– Я никогда не перестаю за него молиться, – ответил епископ.
– Тогда молись сейчас, – радостно проговорил Альфред, – и проси Бога благословить наш пир!
Эркенвальд подождал, когда король усядется за стоящий на возвышении стол, а потом молился громко и долго, заклиная своего Бога благословить давно остывшую еду, а потом благодаря Его за мир, который теперь наверняка ожидает Уэссекс.
Но его Бог не слушал.
* * *С того пира и начались все беды. Полагаю, мы наскучили богам; они посмотрели вниз, увидели счастливого Альфреда и, по своему обыкновению, решили, что пора бросить игральные кости.
Мы находились в огромном римском дворце, выстроенном из кирпича и мрамора и залатанного сакскими плетнями и тростником. В зале имелся помост, на котором обычно стоял трон, но теперь его завесили зеленой льняной тканью, а Альфред сидел за столом в самом центре, между своей женой Эльсвит и дочерью Этельфлэд. Кроме служанок, они были единственными женщинами, присутствовавшими на пиру. Этельред восседал рядом с Этельфлэд, а Эдуард – рядом с матерью. Другие шесть мест за тем столом занимали епископ Эркенвальд, епископ Ассер и самые важные посланники из других стран.
Арфист у этой своеобразной сцены распевал длинный гимн, славя Бога и короля Альфреда.
Ниже помоста, между колоннами зала, стояли еще четыре стола, за которыми ели приглашенные гости. Это была пестрая смесь церковников и воинов. Я занимал место между Финаном и Стеапой в самом темном углу зала и, признаю, находился в дурном расположении духа.
Мне казалось очевидным, что Хэстен одурачил Альфреда. Король был одним из самых мудрых людей, которых я когда-либо знал, однако он питал слабость к своему Богу, и ему в голову, казалось, не приходило, что уступкой Хэстена был политический расчет. Альфред верил, что его Бог совершил чудо. Он знал, конечно, от своего
