– А тебе, – я коснулся руки Этельфлэд, – следует уехать.
– Я…
– Ты – это Мерсия! – рявкнул я. – Народ любит тебя, идет за тобой! Если ты умрешь здесь, Мерсия потеряет сердце.
– А если убегу, это будет означать, что Мерсия струсила, – сказала она.
– Отступишь сейчас, чтобы сразиться в другой день.
– Но куда мне отступать? – спросила Этельфлэд.
Она смотрела на запад, и я заметил в той стороне всадников. Всего горсть, но они тоже наблюдали за нами. Человек шесть или семь, милях по меньшей мере в двух от нас, но мы у них были как на ладони. Возможно, есть еще и другие, которые подобрались ближе. Если я отошлю Этельфлэд, эти люди увяжутся за ней, а если отправлю под надежным эскортом, способным отразить врага, она придет к выводу, что я сделал свою смерть еще более неизбежной.
– Возьми пятьдесят человек, – предложил я. – Возьми пятьдесят человек и скачи на юг.
– Я остаюсь.
– Если тебя схватят… – начал я.
– Меня изнасилуют и убьют, – спокойно заявила она. Потом коснулась пальцем моей руки. – Утред, это называют мученичеством.
– Это называют глупостью.
Она ничего не ответила, просто повернулась и посмотрела на север и на восток, где наконец появились люди Кнута. Сотня за сотней покрывали землю черной тучей, прибывая по дороге с юга, со стороны римского форта, где мы оставили отрубленные головы. Передовые всадники данов почти достигли поворота дороги, ведущего на запад, к броду, где на мелководье сновали мои люди. Ролло заметил, видимо, подход врага, потому что отозвал своих на западный берег реки, где мы строили нашу «стену щитов».
– Ты слышала когда-нибудь о холме Эска? – спросил я у Этельфлэд.
– Еще бы. Отец любил рассказывать эту историю.
Битва на холме Эска произошла давно, в мою бытность мальчишкой, и в тот зимний день я находился в армии данов и мы не сомневались в победе. Однако схваченная морозом почва оросилась тогда кровью данов, а ледяной воздух наполнился криками торжества саксов. Харальд, Багсег, Сидрок-младший, рулевой Токи – имена из моего прошлого… Все они были убиты западными саксами, расположившимися под началом Альфреда за рвом. Священники, естественно, приписывали невероятную победу своему Богу, но на самом деле данов разбил тот ров. «Стена щитов» крепка до тех пор, пока стоит незыблемо, плечо к плечу, щит против щита: стена кольчуг, дерева, плоти и стали. Но если стена даст трещину, последует резня. Переправа через ров при холме Эска нарушила заслон данов, и неприятели-саксы учинили знатную бойню.
Вот и мою маленькую «стену щитов» защищал ров. Вот только этот ров разрывался бродом, и именно тут, на мелководье, нам и предстояло сражаться.
Первую хижину объяло пламя. Солома просохла под слоем мха, и огонь пожирал ее жадно. Крысы побежали с крыши, а мои люди поджигали другие дома. Кому я посылал сигнал? Эдуарду, который вполне мог отсиживаться сейчас за стенами своего бурга? Я поглядел на юг, вопреки всему надеясь увидеть подходящих всадников, но разглядел только сокола, реющего в верхних потоках ветра над пустыми полями и лесами. Птица казалась неподвижной, едва шевеля крыльями, потом, сложив их, молнией стала падать на добычу. Плохой знак? Я коснулся молота.
– Тебе надо уходить на юг, – велел я Этельфлэд. – Скачи во весь опор! Не останавливайся в Глевекестре, поезжай в Уэссекс. Поезжай в Лунден! Его стены крепки, но если падут и они, ты сможешь отплыть во Франкию.
– Мое знамя здесь, – произнесла она, указывая на брод. – А где мой стяг, там и я.
На ее флаге был изображен белый гусь, сжимающий в лапах меч и крест. Уродливое знамя, но гусь являлся символом святой Вербурх, благочестивой женщины, спугнувшей однажды стаю гусей с хлебного поля, и за этот поступок ее возвели в сан святых. Это гусиное пугало считалось покровительницей Этельфлэд. Святой предстоит сегодня немало потрудиться.
– Кому ты доверяешь? – спросил я.
Вопрос заставил ее нахмуриться.
– Доверяю? Тебе, конечно, твоим людям, своим людям. А что?
– Найди человека, которому доверяешь, – посоветовал я, ежась от жара пламени, которым полыхала ближайшая хижина. – Прикажи ему убить тебя прежде, чем попадешь в руки к данам. Пусть стоит у тебя за спиной и ударит по шее. – Я просунул палец под ее волосы и коснулся места, где череп соединяется с позвоночником. – Вот здесь. Быстро и безболезненно. Не надо мученичества.
Этельфлэд улыбнулась:
– Утред, Бог на нашей стороне. Мы победим. – Она говорила спокойно, будто слова ее никто не мог опровергнуть, и я просто посмотрел на нее. – Мы победим, потому что с нами Господь.
Какие же глупцы эти христиане!
Я спустился к месту, где мне предстояло погибнуть, и стал наблюдать за подходом данов.
* * *У битвы свой порядок. В конце концов «стены щитов» столкнутся и польется кровь, и одна сторона возьмет верх, а другая поляжет в безжалостной бойне, но прежде, чем лязгнут клинки и затрещат щиты, воины распаляются перед атакой. Противники смотрят друг на друга, осыпают насмешками и оскорблениями. Юные дураки обеих армий выбегают из стены и вызывают врага на поединок, поминают жен неприятелей, которых сделают вдовами, и детей, которым предстоит оплакивать отцов. Юные дураки сражаются, и половина из них погибнет, а вторая половина будет торжествовать победу. Но это не настоящая победа, потому как «стены щитов» еще не сошлись. А ожидание все тянется. Некоторых тошнит от страха, другие поют, иные молятся. И вот наконец одна из сторон приходит в движение. Обычно неспешно. Воины пригибаются за щитами, помня, что до столкновения щитов их встретят копья, секиры и стрелы. И только подойдя близко, по-настоящему близко, они бросаются вперед. Поднимается оглушительный шум, рев ярости и страха, и щиты сталкиваются с громовым грохотом, топоры взлетают и опускаются, мечи колют, и крики возносятся к небу. Вот что происходит, когда две «стены щитов» бьются насмерть. Таков черед битвы.
Но Кнут нарушил его.
Начиналось все как обычно. Моя «стена щитов» стояла на самом краю брода, не превышавшего двадцати шагов в ширину. Мы расположились на западном берегу, люди Кнута подходили с востока и, доскакав до перекрестка, спешивались. Мальчики уводили лошадей на пастбище, а воины одевали на руку щиты и оглядывались в поисках боевых побратимов. Прибывали даны группами. Было заметно, что они спешили и растянулись по дороге, но число их быстро росло. Сосредоточившись шагах в пятистах от нас, они образовали «свиное рыло». Этого я и ожидал.
– Уверенные ублюдки, – проворчал Финан.
– А ты бы на их месте не был уверен?
– Скорее всего, – согласился он.
Финан располагался слева от меня, сын – справа. Я сопротивлялся искушению дать Утреду совет. Он много лет тренировался в «стене щитов», усвоил все мои уроки, и повторять их вновь только значило выдать свое волнение. Сын молчал. Просто смотрел на
