И в тот день они выдернули из основы две нити. Я всегда думал, что моя нить должна быть желтой, как солнце. Не знаю почему, но мне так казалось. А вот нити Кнута полагалось быть белой, как его волосы, как слоновой кости рукоять Ледяной Злости, как плащ, упавший с его плеч, когда он шагнул навстречу мне.
Урд, Верданди и Скульд предстояло решить нашу судьбу. Они вовсе не добрые женщины – на самом деле это злобные и жуткие ведьмы, а ножницы Скульд остры. Когда их лезвия перерезают нить, у людей текут слезы, которые питают источник Урд близ мирового древа, и этот источник дает влагу, поддерживая жизнь в Иггдрасиле. Если Иггдрасиль засохнет, мир погибнет, поэтому источник нужно пополнять, а для этого должны литься слезы. Мы плачем, чтобы мир жил.
Желтая нить и белая нить. И занесенные ножницы.
Кнут приближался медленно. Нам предстояло сойтись у восточного края брода, где река мелкая, едва по щиколотку. Ледяную Злость он держал низко опущенной в правой руке, но по рассказам я знал, что ярл одинаково ловко владеет обеими руками. Кнут был быстрее всех известных мне воинов и защищен Ледяной Злостью.
Я нес Вздох Змея. В сравнении с Ледяной Злостью он выглядел громоздким: в два раза тяжелее, длиннее на ладонь. Со стороны могло показаться, что мой клинок способен переломить меч Кнута, но, если верить слухам, лезвие последнего калилось в ледяных пещерах богов, где пламя холоднее льда, и что этот меч нельзя сломать, и он стремительнее языка змеи.
Десять шагов разделяли нас. Кнут остановился и ждал. На его губах играла легкая усмешка.
Я сделал еще шаг. Река журчала вокруг моих сапог. Надо подобраться ближе, чтобы у него не осталось простора для хищного клинка. Кнут ожидает этого. Быть может, не стоит лезть вперед, пусть подходит сам?
– Господин! – раздался возглас у меня за спиной.
Кнут поднял Ледяную Злость, но пока держал ее расслабленно. Клинок отливал серебром, по которому при движении пробегала рябь. Ярл смотрел мне в глаза. Человек, с такой смертоносной ловкостью владеющий мечом, всегда смотрит противнику в глаза.
– Господин! – Это звал Финан.
– Отец! – возбужденно кричал Утред.
Кнут посмотрел поверх моего плеча и переменился в лице. До этого он словно забавлялся, а теперь вдруг встревожился. Я сделал шаг назад и обернулся.
И увидел всадников, скачущих с запада, – сотни всадников взбирались на склон, где еще горели хижины, посылая свой темный сигнал в небо. Сколько точнее? Трудно судить: сотни две, быть может, три. Я перевел взгляд на Кнута, и по лицу ярла понял, что пришельцы не из его людей. Он отрядил воинов перебираться через ров к северу от нас, но вновь прибывшие всадники не дадут им ударить нам во фланг. Если это саксы.
Я снова обернулся и заметил, что конные спешиваются, и мальчишки уводят их лошадей вниз по склону, а на невысоком холме с горящими хибарами строится «стена щитов».
– Кто это такие? – обратился я к Финану.
– Бог весть! – отозвался ирландец.
И распятый Бог точно ведал, потому как на ветру заполоскалось вдруг знамя: огромное полотнище с христианским крестом.
Мы теперь были не одни.
Я отступил еще на шаг и едва не споткнулся об убитого.
– Трус! – крикнул мне Кнут.
– Ты рассказывал, что будет, если я умру, – ответил я. – Но что случится, если умрешь ты?
– Если умру я? – Вопрос явно озадачил его, словно ярл не допускал подобной возможности.
– Твои воины сдадутся? – уточнил я.
– Они тебя убьют, – буркнул он.
Я мотнул головой, указывая на гребень, где под знаменем креста стояли незнакомцы:
– Теперь это окажется чуть сложнее.
– Еще горстка саксов, которых надо перерезать, – заявил Кнут. – Еще немного навоза, который надо убрать.
– Значит, если мы сразимся и ты победишь, – продолжил я, – ты пойдешь на юг, против Эдуарда?
– Быть может.
– А если проиграешь, твоя армия все равно двинется на юг?
– Я не проиграю, – отрезал он.
– Ты не честный поединок предлагаешь, – укорил его я. – Если проиграешь, твоему войску следует сдаться мне.
– Утред Беббанбургский, ты дурак! – Он расхохотался.
– Если от моей гибели ничего не изменится, то зачем мне сражаться?
– Потому что это судьба, – заявил Кнут. – Ты и я.
– Если умрешь, то твоя армия должна подчиниться моим приказам, – не сдавался я. – Вели это своим.
– Я прикажу им помочиться на твой труп! – рявкнул ярл.
Но для начала ему нужно было убить меня, а я теперь стал сильнее. Прибывшие под большим стягом с крестом воины – союзники, не враги. Видимо, это их разведчиков заметили мы прежде на западе, и сейчас пусть не армия, но отряд из двух-трех сотен воинов расположился на гребне – этого хватит, чтобы преградить путь данам.
– Если сражаться, так по справедливости, – обратился я к Кнуту. – Если победишь, мои люди останутся жить. Если проиграешь, пусть твои повинуются моим приказам.
Он ничего не ответил, и я повернулся и ушел к своим. Я заметил, что даны на севере, обеспокоенные появлением незнакомцев, перестали наступать, а основные силы Кнута по другую сторону брода от нас еще не построили «стену щитов». Воины сгрудились на краю брода, чтобы понаблюдать за поединком, и ярл теперь орал на них, ровняя ряды. Ему хотелось атаковать быстрее, но людям требовалось время, чтобы распределиться по шеренгам и сомкнуть щиты.
Пока они занимались этим, я протолкался через наш строй. Юный Этельстан летел сломя голову вниз по склону.
– Господин! – вопил он. – Господин!
За ним следовала Этельфлэд, но я не обращал на обоих внимания, потому как с гребня спускались еще два всадника. Первым шел здоровенный бородач в кольчуге и шлеме, а вторым – священник. На церковнике доспехов не было, только длинная черная ряса. Он с улыбкой приблизился ко мне и воскликнул:
– Сдается мне, тебе нужна помощь!
– Ему постоянно нужна помощь, – подхватил верзила. – Лорд Утред вляпался в лужу дерьма, и нам придется его вытаскивать. – Он расплылся в улыбке. – Привет, друг мой!
Это был отец Пирлиг, и правда мой друг. Перед тем как принять сан, он был великим воином. Пирлиг – валлиец и гордился своим племенем. Борода его подернулась сединой, и волосы, выбивающиеся из-под шлема, тоже поседели, но лицо осталось таким же живым, как прежде.
– Веришь или нет, но я рад тебя видеть, – отозвался я.
– Верю! Потому как такой кучи дерьма я ни разу не видел, – заявил Пирлиг. – У меня тут двести тридцать восемь парней. А сколько ублюдков привел он?
– Тысячи четыре.
– Отлично! – воскликнул священник. – Здорово, что мы валлийцы. Четыре тысячи
