Хейлин сделал глубокий вдох и нырнул. Раздался громкий всплеск, черепашки порскнули во все стороны, и черные воды сомкнулись над Хейлом. Волна накатила на камни у берега, немного воды выплеснулось на тропинку. Хотя пруд наполняли из водопровода, на дне наверняка скопилось немало мусора – ржавого, острого и зловещего. Вода была мутной и грязной. Неизвестно, какую заразу там подхватишь. Сердце Френни глухо стучало о ребра. Возможно, Хейлину придется делать прививку от столбняка.
Он не выныривал. Френни думала о пчелах, о пепле, о разбитом стекле. Но ведь Хейлина не было у них в доме, когда появился точильщик, значит, ему ничего не грозит. Однако он не выныривал. Только круги расходились на темной воде над тем местом, где он нырнул. Френни хотелось броситься в воду за ним, но она знала, что у нее ничего не получится. Она не сможет уйти под воду. Не сможет спуститься на глубину, чтобы его спасти. Ее бил озноб, кровь стучала в висках. Она боялась, что это проклятие: оно совершается прямо сейчас, и ничего нельзя сделать.
Хейлин вырвался на поверхность, как огромная рыбина с человеческим посиневшим лицом. Он жадно хватал воздух ртом и никак не мог надышаться. Потом он посмотрел на Френни и поймал ее взгляд. Френни застыла на месте; ее сковал парализующий ужас. Осторожность.
Хейл покачал головой.
– Господи, Френни, – сказал он.
Френни внутренне сжалась. Она ни разу не видела Хейлина таким огорченным и разочарованным. В два сильных гребка он подплыл к берегу и выбрался на камни. Его мокрые волосы облепили лицо. Его пенис съежился и посинел от холода. Что-то шевельнулось у Френни внутри. Она думала, что это страх, но это было другое чувство. То самое чувство, которое она не хотела испытывать к Хейлу, но оно уже проросло в ее сердце.
Хейлин принялся натягивать одежду прямо на мокрое тело.
– Там на дне магазинная тележка. У меня застряла нога. Я уже думал, не выплыву. Если тебе не все равно.
– Хейлин, – с чувством проговорила Френни. – Конечно, мне не все равно.
– Что-то не так между нами, Френни. – Хейлин сунул ноги в ботинки, даже не удосужившись надеть носки. Потом подошел к Френни и положил руки ей на плечи. Его трясло от холода и от переизбытка чувств. – Ты так спокойно могла бы дать мне утонуть? Скажи мне правду. Ты что-то скрываешь, Френни. Что между нами происходит? Кто мы друг другу?
Прежде чем Френни успела ответить «Всё» и рассказать ему, кто она на самом деле и почему она проклята, в сумраке среди деревьев проступила человеческая фигура. Человек шел прямо к ним и двигался странно, как будто рывками. Это был Винсент, и он был босиком. Он бежал всю дорогу от Восемьдесят девятой улицы, потом через парк, и сейчас он увидел Френни и рванулся к ней, выкрикивая ее имя. Френни отстранилась от Хейлина. Она слышала пчел: тех самых, что роились вокруг их дома в тот день, когда они с Винсентом узнали, что кому-то в семье суждена скорая смерть. Она подняла глаза к небу, увидела полную луну и вмиг поняла, что принесла эта ночь. Теперь у нее в голове билась всего одна мысль. Одно слово. Имя сестры. Джет.
– Что такое? – встревожился Хейл.
Когда Винсент подошел ближе, Френни увидела, что он был бледным как смерть.
– Они попали в аварию. – Сейчас он казался совсем ребенком, босой, растерянный, потрясенный. Вся его бравада исчезла. Френни застыла, как статуя, и Винсент схватил ее за руку и помог встать. – Я знаю, о ком ты думаешь, но она жива.
Что означало: другие – нет.
Френни с Винсентом бросились бежать. Хейлин окликнул Френни, но та не услышала: кровь стучала в висках, в ушах свистел ветер. Она поняла, что тоже бежит босиком, только когда они вылетели из парка на Пятую авеню. Она стояла на тротуаре, пытаясь унять дрожь, пока Винсент ловил такси.
Они молча сидели в приемном покое больницы Бельвью. Ноги отчаянно мерзли на холодном линолеуме. Ждать пришлось долго. Доктор вышел к ним далеко за полночь.
– У вашей сестры сотрясение мозга и перелом нескольких ребер, – сообщил он. – Сейчас она в шоке, и нам пришлось зашивать рану у нее на лице, но с ней все будет в порядке.
– А наши родители? – спросила Френни.
Врач покачал головой.
– Мне очень жаль. Смерть наступила мгновенно. Мальчика успели доставить в больницу, но мы его потеряли.
Френни с Винсентом растерянно переглянулись. Они совершенно забыли, что Джет собиралась встретиться с Леви.
– То есть он умер? – уточнил Винсент.
– Его сбило такси, в котором ехали ваши родители.
Никогда в жизни Френни не было так холодно.
– Они следили за ней. Они гнались за ними.
Винсент отдал сестре свою кожаную куртку.
– Пойдем к Джет.
Джет лежала в отдельной палате. Ее черные волосы разметались по белой подушке. Обе руки – в синяках и бинтах, на щеке – рваная рана, зашитая тремя десятками аккуратных стежков. Глаза красные и припухшие. Это был ее день рождения, ее ночь, ее мама с папой, ее любовь. Чувство вины оплело ее сердце щупальцами жгучей ненависти к себе. В одно мгновение она потеряла все.
Френни присела на краешек ее койки.
– Ты не могла ничего сделать, и никто бы не смог. Не вини себя, Джетти. Это был несчастный случай.
Джет закрыла глаза. Она знала, что обречена потерять все, даже свой телепатический дар. Когда ее привезли в больницу, она слышала мысли других пациентов. Слышала, как останавливаются сердца, как люди корчатся от боли. А потом мир окутала тишина, в один миг поглотившая все звуки, кроме голоса преподобного Уилларда, который ворвался в палату на дальнем конце коридора и взвыл, как раненый зверь, над телом своего единственного сына – здесь, в Нью-Йорке, средоточии греха и порока, ведущих к погибели. Да, он не зря опасался проклятия. И вот подтверждение его правоты. Вот что любовь сделала с его сыном, который сейчас был бы жив, если бы не Джет. Хотя Джет никогда не встречалась с отцом Леви, который наверняка ненавидел ее всей душой, сейчас они были близки как никто, объединенные общим горем: они оба потеряли того, кого любили больше всего на свете.
Всю мебель накрыли белыми простынями, как велела тетя Изабель: так положено в трауре. Тетя приехала в ту же ночь, ближе к утру. Без чемодана, но с большой черной сумкой. На правой руке у нее была черная шелковая повязка, на голове – черная шляпка с одним красным пером, похожим на тлеющий уголек. Едва войдя в дом, Изабель тут же принялась распоряжаться: зеркала повернуть к
